У меня полная сковородка молодой стручковой фасоли и полный рот слюны. Я так ее люблю, что ем руками, а руками я ем только самое вкусное. Они как маленькие плоские рыбки: посыпаешь морской солью, берешь за хвостик и откусываешь, и это так прекрасно, что просто не передать. Другие два продукта (пачка кускуса и упаковка креветок) у меня в доме есть всегда, а вот фасоль - сезонный продукт.
Еще у меня в доме есть морская соль, трюфельное масло (его можно капнуть на что угодно, и что угодно сразу же можно есть) и бельгийское вишневое пиво - Kriek. На этом наборе я готова жить круглогодично.
А у вас что самое любимое и всегде есть дома?

@темы: дневничковое

---

Хочу попробовать написать рассказ, в котором не будет зомби, вампиров, маньяков и привидений. Чтобы никого не расчленяли, а герои весело трахались, а потом жили долго и счастливо. Но при этом чтобы самой не повеситься с тоски на первой же странице. Подозреваю, что это совершенно невозможная задача.

@темы: оридж

---

Отель "Субмарина"

Начала одну новую историю. Выложу начало здесь, чтобы не забрасывать. Обычно то, что я выложила, потом продолжаю. Это будет история про трех героев, которые живут/работают в одном хорватском отеле.

Название: Отель "Субмарина"
Рейтинг: поставлю R для верности
Тип: джен
Размер: думаю, что миди
Саммари: что происходит за стенами дорогого отеля у моря? Много такого, о чем его обитатели предпочли бы умолчать.

1
Встречайте Кристину. Она голландка, и ей двадцать семь. Большую часть времени Кристина проводит под тентом у бассейна. Она не купается: потом пришлось бы заново намазываться кремом, а в жару это лень. К тому же, Кристина боится обгореть: бледная веснушчатая кожа плюс палящее июльское солнце - и привет, солнечный ожог.
У Кристины есть один маленький секрет, о котором руководству отеля лучше бы не знать. Не обижайтесь, но и вам тоже его рано раскрывать - вдруг проболтаетесь. Всему свое время.

Бассейн, у которого Кристина лежит, прикрывшись парео, выполнен в форме большой морской раковины. Он соединен с бассейном поменьше, в самом центре которого находится высоченная водная горка с семью крутыми поворотами и тремя мертвыми петлями. Несмотря на строгое объявление («Детям до 6 лет кататься строго воспрещено!»), она так и кишит визжащей от восторженного ужаса малышней. Их радостные крики заставляют Кристину морщиться: она не любит ни шума, ни детей.
Наверное, вам любопытно, зачем же тогда Кристина приехала отдыхать в лучший семейный отель Адриатики? Хороший вопрос! А вот и ответ, смотрите. Видите, вон там, у малого бассейна с горкой стоит высокий загорелый красавчик, окруженный стайкой белокурых пищащих ангелочков? Бицепсы у него, как у атлета, лицо - как у голливудской звезды, а живот бугрится шестью безупречными кубиками. Галдящие малыши - все четверо - его дети, а вон та невзрачная беременная шатеночка в очках - его жена. Кристина пасла их от самого аэропорта. Вы знаете, до чего сложно найти номер в популярном отеле в самый пик сезона? Однако Кристине это удалось. И стоило красавчику снять футболку, как она тут же убедилась: чутье ее не обмануло.
Ухмыльнувшись при мысли о радостных перспективах, Кристина вытащила крем с пометкой SPF50 и принялась неторопливо им обмазываться, не выпуская из вида многодетное семейство. Ее руководство будет в восторге. Главное - чтобы ценная рыбка заглотила наживку и не сорвалась с крючка.

2
Встречайте Ивицу. В свои двадцать девять он уже - генеральный менеджер крупнейшего семейного отеля на побережье Адриатического моря. Всего за три года работы он успел украсить фасад вверенного ему учреждения десятью самыми престижными туристическими наградами. Сегодня все номера в его отеле раскупаются на сезон вперед, а желающие у него работать выстраиваются в километровые очереди.
Сам Ивица - настоящая местная знаменитость. В стране не осталось ни одного туристического СМИ, которое бы не взяло у него интервью. А недавно один глянцевый журнал включил его в список самых завидных женихов Средиземноморья и предложил вести собственную колонку. Неудивительно: Ивица хорош собой, успешен и умеет говорить.
Как и у Кристины, у Ивицы есть один секрет, о котором бы лучше не знать его руководству. И вы его не выдавайте, хорошо? Ивица мечтает работать в одном из отелей сети Orient Express. Для большой карьеры у него есть все, что надо: он гей, эстет, обладает безупречным послужным списком и незапятнанной репутацией. Подводит его лишь одна мелочь: Ивица - хорват. Нет, дело вовсе не в том, что руководство мировой сети предпочитает не брать на работу представителей бывшего соцлагеря. Просто Хорватия не в Евросоюзе, а значит, с рабочей визой будут проблемы. А кому нужны проблемы?
Еще одну проблему ему непременно обеспечит руководство в лице покровителя и бывшего любовника - стоит ему только узнать, что Ивица смотрит на сторону.
Вот почему у Ивицы есть тайный личный телефон, номер которого известен только ему да одному рекрутинговому агентству, в котором Ивице клялись и божились, что не выдадут боссу его планов, пока он сам не решит о них сообщить.
А пока Ивица ждет и тайно надеется на чудо.

3
Встречайте Марину. Ей двадцать один, и это ее первый сезон в "Субмарине". То, что она попала сюда, обойдя почти тысячу конкуренток - настоящее чудо. Должно быть, небеса ей улыбнулись.
Нет, не подумайте, что у Манины нет права здесь находиться. Она красавица, говорит на шести языках (если честно, бегло всего на трех, включая родной, но тестов ее тут, к счастью, проходить не заставили), а у себя дома, в Литве, она готовится стать детским психологом-дефектологом, а пока подрабатывает фитнес-инструктором. Однако вовсе не умение обращаться с самыми сложными детьми стало решающим во время отбора в местную труппу аниматоров. Главным плюсом Марины оказались ее размеры (90-60-90, рост 172см, об'ем чашки бюстгальтера В) и отличное знание русского языка. Забавно, что именно язык фашистских захватчиков стал для Марины пропуском на работу ее мечты: в отеле было полно русских, и если взрослые со времен перестройки уже научились бегло болтать на основных европейских языках, то малышам требовался русскоязычный аниматор.
Впрочем, заботой о детях отдыхающих их обязанности не ограничивались: каждый вечер, с половины десятого до одиннадцати, группа аниматоров превращалась в театральную труппу и показывала гостям отеля музыкальный спектакль или комедию. И это были вовсе не жалкие потуги развлечь благодушных отдыхающих: у аниматоров были свой хореограф, режиссер-постановщик и учитель вокала. Их костюмерной мог позавидовать иной театр, а их шоу славились далеко за пределами отеля: каждый вечер в амфитеатр, где проходили спектакли, набивалось по несколько тысяч человек. Местные аниматоры уже дважды входили в пятерку лучших команд на чемпионате Европы, снимались в рекламе мороженого, а их шоу показывали по местному телевидению. Говорили, что Каталин, главную звезду группы, даже звали в Голливуд, но у нее что-то там не сложилось с рабочей визой. Одним словом, местные аниматоры были мегапрофи и суперзвездами, и оказаться среди них для новичка вроде Марины было большой честью и еще большей удачей.
Разумеется, у Марины тоже был свой маленький секрет. А если точнее, то целых два: первый - она была немного увлечена своим боссом Ивицей. Второе - в субботнем мюзикле она мечтала исполнять главную партию.

4
На обеде Кристине наконец повезло. К ее столику - точно наискосок от того, за которым расположилось выбранное ею семейство - подошел скучающий сынишка красавчика, протянул Кристине своего плюшевого мишку и, покраснев, кинулся прочь. Наблюдавшая за этим его страшненькая мама улыбнулась:
- Какой же ты дамский угодник, Кристоф! - сказала она с притворным укором, глядя при этом на Кристину.
Та улыбнулась в ответ.
- Мне еще никогда в жизни не делали таких приятных подарков, - ответила она, тщетно пытаясь встретиться взглядом с мальчонкой, несмело выглядывающим из-за маминой спины. - Спасибо, Кристоф!
Тот покраснел еще сильнее и молча спрятался за маму.
- Какой он у вас симпатичный, - продолжила Кристина, полностью игнорируя красавчика, что с загадочным видом сидел за столом в темных очках. - Вылитая мама! Сколько ему?
Немка просияла.
- Кристофу шесть, Джун, - она кивнула на остроносую кудрявую девочку, меланхолично жевавшую картошку фри, - четыре с половиной, Генри - три, а Мартину - два.
Кристина кивала и улыбалась.
- Наверное, непросто вам с Джун справляться с четырьмя мужчинами, - заметила она, в первый раз открыто глядя на мужа этой многодетной мамы. Она мало знала о больших семьях, но достаточно много - о мужчинах, чтобы отметить: счастливым отцом красавчик не выглядел.
Ее собеседница таинственно улыбнулась.
- Непросто, но надеюсь, что скоро расстановка сил поменяется, - сказала она, поглаживая свой большой живот.
Кристина понимающе кивнула.
- Да здравствует матриархат! - ответила она.
Замеявшись, немка подвинула свой стул, чтобы освободить место для Кристины.
- Идите к нам, - дружелюбно предложила она. - А то вы все одна да одна...
Кристина не заставила просить себя дважды. Первая часть ее плана прошла успешней не бывает.
К ужину она уже знала о своих новых знакомых все. Урсула и Роланд оказались из Мюнхена. Поженились они сразу после колледжа, где вместе учились. Потом Урсула забеременела и решила не работать, а Роланд временно устроился системным администратором в небольшую фирму, продающую очистители воздуха и кондиционеры. Изначально они планировали, что Урсула станет посещать бухгалтерские курсы, которые бы позволили ей устроиться на работу, когда сынишка немного подрастет, но за первым ребенком последовал второй, а за вторым - третий и четвертый. К тридцати они оказались очень многодетной семьей с перспективой постоянного пополнения. Несмотря на помощь государства, четыре с половиной малыша требовали приличных затрат, и Роланд с Урсулой переехали к ее родителям. Именно они и отправили дочку с зятем отдыхать - в качестве подарка на десятую годовщину брака. Как тут же мысленно решила циничная Кристина - чтобы хоть ненадолго избавиться от этой вопяще-галдящей толпы.
Впрочем, Урсула, в отличие от мужа, не выглядела ни угрюмой, ни озабоченной. Похоже, ее нисколько не раздражали шумные отпрыски, посекундно теребящие ее и требующие внимания.
Глядя на них, Кристина мысленно пообещала при первой же возможности перевязать себе маточные трубы - даже представить себе страшно, в какой кошмар превратилась бы ее жизнь с появлением ребенка.
Продолжая кивать в ответ на излияния Урсулы, она рассеянно поглаживала шелковистые кудряшки Кристофа, перебравшегося к ней на колени и пачкавшего кетчупом ее обманчиво-простую блузку от Анн Демельмейстер.
- Он в вас просто влюбился, Кристина! - умиленно сказала Урсула, глядя на мужа, сидевшего все в той же позе и все в тех же темных очках. Возможно, он давно уже отключился - из-за этих самых темных очков трудно было сказать наверняка. - А у вас самой есть дети?
Кристина вздохнула.
- Пока нет, - ответила она, подпустив в голос сожаления и даже немного вины - пускай эта курица почувствует свое превосходство. - Не всем же везет, как вам, Урсула - я вот еще не встретила правильного мужчину.
Довольно смеясь, та переплела пальцы с пальцами мужа.
- Ничего, будет и на вашей улице праздник. Верно, дорогой?
- Несомненно, - обронил дорогой, скупо улыбнувшись. Трескотня жены его явно раздражала, заметила про себя Кристина. Что ж, отлично. Тем проще ей будет добиться своего.

5
Рабочий день Ивицы начинается в шесть тридцать утра. Он просыпается, проверяет тайный имейл на тайном телефоне и, убедившись, что новых писем нет, делает приветствие солнцу. Потом принимает душ, одевается (несмотря на жару, никакой открытой обуви и рубашек с коротким рукавом) и идет инспектировать владения. Первый визит - в ресторан. Ивица наблюдает за последними приготовлениями к завтраку. Заходит поздороваться с су-шефом, обменивается приветствием с официантками, не переставая наметанным глазом отмечать детали: чистая ли у всех форма, нет ли складочек на белоснежных скатертях, блестят ли сталью приборы. Позже Ивица еще придет сюда на завтрак - постояльцы должны видеть, что он и сам ест здесь с удовольствием. А если кому-то не понравится еда - вот он, начальник, жалуйся на здоровье. Лозунг отеля "Вы - дома", все здесь - одна семья, так что церемонии ни к чему.
После ресторана Ивица обойдет все остальные помещения и прилегающие к отелю территории. Он заглянет в прачечную, в комнаты отдыха, во все кафе и в несколько пустых намеров. Проверит, насколько бодры рецепционисты после бессонной ночи и приветливы ли горничные, пройдется по саду, оценивая качество поливки роз, выйдет на пляж, чтобы выяснить, чиста ли прибрежная линия от следов ночных купаний, посмотрит, насколько слаженно работают чистильщики бассейнов. После завтрака Ивица зайдет к аниматорам. Сделает комплимент приме Каталине насчет вчерашнего выступления, выслушает план сегодняшних развлечений. Вообще-то программа повторяется каждые семь дней, но его артисты регулярно придумывают новые детали - то сделают другие костюмы, то подготовят пару вставных номеров.
К тому моменту, как Ивица соберется уходить, в детской зоне, где аниматоры проводят свои дни, начинает сходиться малышня.
Ивице нравится наблюдать за детьми, хотя он не уверен, что хотел бы когда-нибудь иметь своих. Его интерес скорее исследовательский - так бы он наблюдал за маленькими инопланетянами, с любопытством и опаской. На собеседовании в этот отель у него спросили: любит ли он детей? Ивица ответил честно: любой постоялец для него - дорогой гость, независимо от пола, возраста, национальности и социального статуса. Его задача - чтобы каждый чувствовал себя как дома и захотел сюда вернуться.
Контракт с ним тогда подписали прямо на месте.
Потом Ивица продолжает обход: идет в медпункт и в СПА-зону, вместе с техническим директором проверяет состояние аппаратуры в радиорубке. Возле уличной сцены он аккуратно снимает ботинки и носки и несколько раз проходится по ней босиком: сцена деревянная, и если на ней после вчерашнего спектакля растоптались половицы, дети могут пораниться.
Один из русских гостей как-то сказал про Ивицу: «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои». Тот выучил, и теперь иногда про себя повторяет. Это хорошая фраза, ее написал русский классик, которого Ивица тоже изучал в школе. Тогда еще считалось, что у хорватов с русскими общая классика.
Перед обедом Ивица успевает проверить рабочую почту сделать несколько звонков. После обеда у него - заслуженный час отдыха, а потом - снова работа, до тех пор, пока не угомонится последний гость-полуночник.
Ивица любит, чтобы все было безупречно, а без личного контроля это невозможно.

6
Рабочий день Марины начинается в девять. Официально - в десять, но до этого нужно проверить, вся ли одежда на сегодня готова, все ли карандаши в детской заточены и не ждут ли у дверей детского клуба страждущие мамочки, желающие за дополнительную плату сбагрить своих чадушек пораньше.
В девять сорок пять Марина обходит устроившихся на лежаках детишек, чтобы созвать их в клуб. Через полчаса то же самое сделает Иванек, потом - Мати, после - Стасек, затем - Хайди и, наконец, Каталин. На следующий день все сместится: первой пойдет Каталин, после - Хайди и так далее. Днем они все равны, и звезд среди них нет. Дальше они разделятся по трое: половина останется развлекать деток в игровой, двое пойдут с желающими играть в подвижные игры, а один будет ставить музыку и развлекать у сцены взрослых игрой в дартс. В одиннадцать один из тех, кто остался в детской, присоединится к королю или королеве дартс, чтобы провести первое за день занятие по фитнесу. Фитнес-программы - разработка Марины. В понедельник в отеле - йога, во вторник - степ-аэробика, в среду - фитбол, в четверг - бальные танцы, в пятницу - стретчинг. После обеда - что-нибудь другое из этого списка.
Перед обедом, пока еще нет жары, детишек приглашают в школу плавания. Хотя бассейн совсем мелкий, а за малышами наблюдают минимум два инструктора, некоторые родители все равно стоят над душой, глядя на своих крошек тревожными глазами. С такими родителями порой сложнее, чем с самыми непростыми детьми, но Марина уже привыкла: с ней даже такие тревожные мамочки на второй-третий день отпускают детей кцда угодно.
- У вас настоящий дар, - часто говорят ей родители. - Просто удивительно, как быстро вы находите с детками общий язык.
Марина улыбается и благодарит, но если честно, своим настоящим даром она считает другое. У нее есть голос, слух и чувство ритма. Однажды, надеется она, в их отель снова приедет голливудский продюсер, только на этот раз он будет смотреть не на Каталин, а на Марину. А уж она своего не упустит.

@темы: оридж

---

Отличную статью написало издание The Time о фанфиках и фикрайтерах. Читать обязательно!
Вот ссылка.

@темы: рекомендации, фики

---

Внезапно досмотрела Glee

Значит, вот так, да?!
За ЦЕЛЫЙ год не нашлось НИКОГО, кто сказал мне что Джесси вернется в последних сериях Glee?!

под катом бессовестный фанатский визг, можно не читать

ААААА! Он прекрасен! И любой его дуэт с Рейчел - чистая эротика (как, впрочем, любая их совместная сцена, несмотря на сами знаете что).
Моя любимая их вещь моей любимой Адель. Два в одном, просто праздник какой-то!
youtu.be/M9-iRotAfxc
И я считаю, что в конце Джесси бессовестно слили - не дали даже изобразить прощальный взгляд, которые ему так удаются. Эх! Жизни несправедлива.

@темы: сериалы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Свободы слова псто

Со всеми этими поездками я совсем ничего не написала про любимую Свободу слова. А между тем, конкурс там закончился, победители определились, а авторы сняли маски.
Я, если что, написала на конкурс три рассказика:

1. Я слышу тишину (почетное 7 место) - оридж про маньяков
2. Я, зомби (8 место) - условный мини-приквел к "Школе инкубов" про маму Конора.
3. Вамрирская история (12 место) - история из жизни Карло и Ваобан-Сит, о которых я писала в "Однажды в Брюгге".

Учитывая тот факт, что работ было 42, не так уж и плохо

Вообще, я считаю, что конкурс прошел просто отлично - весело и здорово. Не было ни троллинга, ни хамства, все было очень мирно и славно. Надеюсь. второй тур будет таким же. Кстати, прием заявок в новый тур уже открыт, и там есть интересные.

@темы: рекомендации

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Объявление

Друзья!
Наш конкурс. начался! Очень призываю всех пойти и почитать то прекрасное, что там выложили. Особенно рекомендую:
Мария, Мария - мексиканские страсти с неожиданной развязкой.
Эс-четыре - рассказ об инопланетянине во вселенной победившего коммунизма. Моя любимая история из всех на этом конкурсе!
Конец вечности - атмосферный пост-апокалипсис.
Я не легенда, я - баян - юмористический очерк про зомби, совершенно чудесный!
Профессор и балбес - рассказ о профессоре, которого все называют Снейпом, и студенте, которого прозвали Поттер, но при этом не снарри
Объяснительная - всеобщий фаворит (участсвет вне конкурса). Очень короткий, так что ничего не буду про него рассказывать, сами все увидите

Это вот мои любимцы, но есть и другие очень хорошие жанровые вещи. Плюс постоянные обновления!
А кто угадает все ТРИ рассказика, что я написала на конкурс, тот молодец

@темы: рекомендации

---

В перерывах между генеральной уборкой квартиры смотрю "Проект Подиум". Заявляю официально: я обожаю Майкла Корса. Я давно так не смеялась. А еще он делает суперудобную обувь

А на Хайди цепь, на которую облизываюсь уже вторую неделю. Только еще толще.

цепь

@темы: дневничковое

---

Все думала: что бы посмотреть. И вот - после нескольких лет впервые включила телевизор для себя, а не ради мультиков. Короче. Скачиваю все сезоны "Проекта Подиум". Ужас. Ужас! В жюри сидит Майкл Корс, кстати. Я даже знаю, кто это - у меня ботинки этой марки. А Хайди Клум всем говорит: Ауф видер зеен!
Прекрасная передача. Прекрасная!

@темы: дневничковое

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

А кто среди моих друзей знает, как из фильма вырезать кадр или гиф? Нужна какая-то особая программа?
Назрело. Вчера посмотрела один фильм и теперь хочу, чтоб его посмотрели все. И не могу найти ни одного приличного кадра оттуда, ни одной фотографии актеров - вообще ничего (пичалька!)
Кто поможет, тому 1000 очков к карме.

@темы: дневничковое

---

Смотрю кино "Близнецы-убийцы". В главных ролях - близнецы такой неземной красоты, что я забываю выдыхать. Да и кино хорошее! Советую любителям мистических ужасов - со сверхспособностями и расчлененкой.

@темы: рекомендации

---

Давайте поиграем!

Если бы моя история на конкурс была фильмом, я знаю, кто бы его снял. Агнешка Войтович-Восло, чей фильм "Жизнь за гранью" я никак не могу выбросить из головы. Фильм очень-очень странный, болезненный, но при этом запоминающийся своей необычной эстетикой, картинкой. Он не окупился в прокате, и вообще - ну да, да, стемное кино. А кто бы снял кино по вашим ориджам/фикам (в нашей фантазийной вселенной все возможно!)? Кто бы в них снялся?

@темы: оридж, дневничковое

---

Перевыложила конкурсный фик немного переработанный - на старое место. Для тех, кому интересно
По тегу "оридж".

@темы: оридж

---

Конкурс между тем все идет, и до начала выкладки еще две недели. У меня есть большое желание исполнить еще одну заявку, но я не могу выбрать - ничего не трогает так, как первая, так что на большой ориж можно не рассчитывать. Но, может, вам что-то особенно приглянулось? Условия: гет или джен или та, где слэш и гет в равных долях (чистый слэш я пишу хреново, так что даже и не буду), желательно с драмой-мелодрамой (чтоб в конце все умерли или хотя бы заплакали) - такое мне удается лучше всего. Ммм?

@темы: рекомендации

---

Две невыложенные главы "Самаэля". Есть еще пара, Chilla, но их я переделаю - там повествование ушло не туда, куда я планировала.

Глава 5

Глава 5.
1
Первым, кого увидела Лилит утром, был теневой демон, паривший прямо над ее кроватью. На его лице было выражение озабоченности. Возмущенно фыркнув, Лилит натянула одеяло до самого подбородка.
– Кыш! – она махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху. – Какого черта?! Кто тебя пустил в спальню?
Демон моментально спикировал вниз и застелился по полу серым туманом.
– А ну брысь отсюда!
Тень юркнула в щель под дверью, наконец-то оставив Лилит в одиночестве.
В одиночестве?!
Суккуб обернулась по сторонам. Реальность заколыхалась, и Лилит со стоном упала обратно на подушки. Тело ломило, а голову будто сдавило железным обручем. Нечто подобное она чувствовала лишь однажды, детстве, когда по ошибке сделала несколько глотков вина с драконьей кровью из отцовского стакана. Только сегодня все было еще хуже: к телесной боли добавились тягостные воспоминания о вчерашнем вечере. Герой Азазель. Наама с ее ягодами забвения. Дьявол Самаэль...
Дьявол, дьявол, дьявол!
Кажется, вчера она уснула в его объятиях. Одно лишь воспоминание о том, как она прижималась к нему в полусне, вызвало приступ дурноты. Застонав, Лилит уткнулась в подушку, мечтая о забвении. Увы, ее память была исключительно жадной до деталей: суккуб помнила каждое сказанное между ними слово, каждое движение, каждый вздох. Ноздрей коснулся легкий аромат, принесенный Самаэлем, и Лилит не сразу поняла, что он исходит от подушки, которой касалась его голова. А поняв, вцепилась в наволочку, чтобы отбросить от себя оскорбительную улику, – и тут только заметила на подушке лилию, лежащую поверх небольшого листа бумаги.
Лилит села на постели, с растущей паникой вспоминая, не случилось ли вчера чего такого, о чем ее память предпочла умолчать. Пальцы машинально сжали стебелек цветка, пока глаза пробегали строчки, написанные явно весьма твердой рукой — в одном месте листочек оказался процарапан острым пером.
«Лилит, жду тебя в восемь утра. Нам предстоит долгий день. С.
P.S. Выпей молока — станет лучше».
И никаких намеков на то, что случилось – или не случилось – накануне. Лилит поднесла к носу лилию, втягивая терпкий аромат и вслепую шаря по прикроватной тумбочке в поисках заколки для волос. Любопытно, он ходил за цветком сам, отправил за ним демонов или превратил в него что-нибудь ненужное?.. Заколку она так и не отыскала, а вот ответ на свой вопрос, кажется, нашла.
Презрительно хмыкнув, Лилит бросила взгляд на тяжелые напольные часы, стоявшие напротив кровати, и замерла: маленькая стрелка находилась на восьми, а большая подкралась к десяти. Что там говорилось в записке, восемь часов?!
Отбросив одеяло, Лилит лихорадочно заметалась по спальне: открыла шкаф с одеждой, потом вбежала в ванную и повернула кран, снова поспешно вернулась в комнату и швырнула на кровать юбку, рубашку и пиджак, опять пулей метнулась в ванную и высыпала на щетку немного зубного порошка... Без одной минуты восемь Лилит уже бежала по коридору, на ходу одной рукой пытаясь завязывать все еще мокрые волосы в узел, а другой – застегивая пуговицы на пиджаке.
– Доброе утро, Лилит.
Ну разумеется. В отличие от нее дьявол выглядел бодрым и отдохнувшим. Сегодня вместо привычного строгого костюма на Самаэле была черная военная форма, подчеркивающая его широкие плечи, тонкую талию и длинные ноги, – словом, все то, что по адским меркам считалось некрасивым и непривлекательным. Лилит вздохнула, растягивая губы в приветливой улыбке.
– Доброе утро, – ответила она, приглаживая волосы.
Приглушив улыбку, дьявол оглядел с ног до головы таким взглядом, что Лилит захотелось прикрыться – или хотя бы застегнуть верхнюю пуговицу на рубашке.
– Ты очень пунктуальна, – сказал он тише, делая к ней шаг. – Я доволен.
Лилит ощутила, как сжалось горло, а сердце забилось чаще.
– Вы написали, что нас ждет долгий день, – ее голос вдруг показался чужим. – Может, стоит начать?
Несколько мучительно-долгих секунд – и, коротко вздохнув, Самаэль отвел взгляд и отступил.
– Верно, – отозвался он. – Давай начнем.
Она прошла в кабинет и сжала руки, чувствуя, как противно дрожат пальцы. Дьявол галантно придержал дверь, провожая ее взглядом, и Лилит ощутила себя мышкой, идущей прямо в мышеловку. Щелчок замка за спиной лишь усилил это чувство. Когда она решилась поднять глаза, Самаэль стоял у окна спиной к ней, глядя в свой дивный сад, освещенный лучами рассветного солнца.
– Я не заметил у тебя блокнота, – сказал он, не оборачиваясь.
– У меня хорошая память, – быстро ответила Лилит, глядя ему в спину. – Я запомню. Какие у вас планы?
– Если коротко, то казнь и танцы, – дьявол повернулся к ней, кивая на узкое и очень неудобное на вид кресло у окна. Сам он опустился в то, что стояло напротив, и тут же вытянул в проход между ними свои бесконечные ноги. Лилит неловко села, стараясь не задеть их, и разглядила юбку на коленях.
– Казнь и танцы, – повторила она безо всяких эмоций.
Самаэль кивнул.
– Вчера я привез заговорщиков, которые устроили восстание в Четвертом Круге. Через полчаса в зале заседений над ними состоится суд. Показательный, разумеется... В полдень — казнь. Вызови Аластора, Ваалберита и Ксафана. В три часа, если управимся, собрание с Великими Герцогами. Потом личные аудиенции, понятия не имею, сколько... Спланируй. В полночь — праздник в честь победы. Им, как обычно, займется Наама, но твое присутствие тоже понадобится.
– Что мне нужно сделать? – поинтересовалась Лилит, мысленно повторя расписание на день: восемь тридцать — суд, полдень — казнь, три — герцоги, потом — встречи и бал.
Он окинул ее быстрым взглядом и улыбнулся.
– Выбери себе платье.

2
Зал суда выглядел торжественно. Высоченные потолки с огромными люстрами, кроваво-красные бархатные портьеры, открывающие большие, в пол, окна, и золоченая резная мебель поражали воображение. Все здесь, казалось, работало на то, чтобы испугать и подавить подсудимых, заставить их сжаться перед лицом зла и принять жестокое наказание с неподобающим демонам смирением.
Лилит, сидевшая на самом дальнем ряду, смотрела, затаив дыхание, на верховных демонов, неторопливо заполнявших зал. Казалось, с каждым новоприбывшим зал все темнел, заставляя лампы под потолком работать на износ. Среди присутствующих было несколько демониц – все, как одна, яркие, шумные, с цепкими взглядом, моментально выхватывающим из толпы конкуренток. В надежде остаться незамеченной Лилит тихонько сжалась на своем месте, однако вокруг происходило столько интересного, что долго скрываться она была просто не в силах: в этом зале, похоже, собрались все сливки политического бомонда Ада. Большинство она узнала по фотографиям в прессе и парадным портретам – например, Барбело была покровительницей университета, в котором училась Лилит. В жизни она оказалась еще красивей – высокая, светловолосая, с огромными глазами, в которых сверкали, точно грани драгоценных камней, голубые искры. Синева ее глаз напоминала о том, что когда-то Барбело была ангелом, как и Самаэль. Просто удивительно, что общее прошлое их не сблизило.
Последними в зал вошли великие герцоги — все шестеро: Агварес, Велиар, Азазель, Амдусциас, Астарот и Аббадон. При виде отца сердце Лилит радостно забилось, однако тот явно не заметил ее – бросив угрюмый взгляд в партер, он мрачно прошествовал к своему месту и сел, глядя перед собой.
Когда же в дверях появился Самаэль, присутствующие, как один, поднялись на своих местах и смолкли, словно в зале вдруг выключили звук. Казалось, будто демоны вдруг забыли, как дышать, двигаться и говорить. Все взгляды устремились на высокую фигуру в черной военной форме войск Ада, узкое удлиненное лицо, ледяные синие глаза. Само его присутствие здесь, во дворце Сатаны, казалось чужеродным, неправильным, пугающим.
Устроившись на своем месте среди Великих Герцогов, он обвел немигающим взглядом собрание.
– Прошу садиться.
Демоны опустились на сиденья с общим вздохом облегчения.
После этого ввели обвиняемых и суд начался.
Лилит уже приходилось бывать на заседаниях суда Ада и наблюдать за судами земными. Мысль о непредсказуемости разбирательства всегда будоражила ее. Всегда, всегда могла найтись лазейка в законодательстве, позволявшая изменить ход истории для одного конкретного обвиняемого: превратить из злодея в героя и вскрыть еще более ужасные злодеяния.
Но здесь, сегодня, решение было предопределено заранее: четыре демона, сидевшие на месте обвиняемых, должны были быть казнены в полдень, и лишь пустая судебная формальность отделяла их от смерти.
Не прошло и получаса, в течение которых обвинитель и защитник, волнуясь, произнесли свои речи, обращаясь к верховному во всех смыслах судье, и решение было вынесено.
– За государственную измену вы приговариваетесь к смертной казни, – разнесся над сводами зала низкий голос Сатаны. – Приговор обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение сегодня в полдень. Если вам есть что сказать суду, у вас есть последний шанс это сделать.
Один из обвиняемых поднялся и, блестя безумными глазами, обвел взглядом зал, а потом посмотрел на Самаэля.
– Не тебе, райская шавка, нас судить, – прошипел он. – Ад еще поднимется, а ты падешь. Ты падешь!
Его крик замер, отразившись от высоких потолков. Оглядев соседей, Лилит успела поймать отблески эха слов обвиняемого во взглядях остальных демонов.
Самаэль нехорошо ухмыльнулся.
– Неисповедимы пути Господни, – его кощунственные слова падали в помертвевшую толпу подобно камням. – Жаль, что никто из вас, – он кивнул на скамью обвиняемых, – и мало кто из вас, – Сатана посмотрел в зал, – проживет достаточно долго для того, чтобы увидеть мое падение. Заседение окончено.
Удар молотка заставив присутствующих вздрогнуть, и Лилит перевела дыхание. Нужно было выбраться из зала раньше, чем в дверь хлынет толпа. У маленькой помощницы Сатаны было еще много дел.

3
До полудня Лилит успела немало. Разобрала почту, пообщалась с теневыми демонами, и, конечно, разыскала отца. Аббадон оказался вовсе не в таком мрачном настроении, как ей показалось на заседании: с улыбкой раскрыв дочери объятия, он прижал ее к себе, приподняв над полом, словно она все еще была его малышкой, а не взрослой барышней и невестой дьявола.
– Нравится тебе тут? – спросил он, жестом указывая на окружавшую их роскошь.
Лилит сморщила нос.
– Тут ничего, – призналась она. – Особенно в саду. Только я очень скучаю по дому и по вам с мамой.
Аббадон погладил ее по голове, а потом, наклонившись, поцеловал в макушку.
– Потерпи немного, – сказал он. – Когда придет время, Самаэль отпустит тебя погостить. А мама и Лилит приглашены на праздник, так что сегодня вы увидитесь.
Лилит вздохнула и положила голову на плечо отцу. Она и сама уже догадалась, что ее семья непременно появится в замке вечером –
если честно, она думала об этом с тех пор, как Самаэль упомянул сегодняшний праздник. Однако услышать подтверждение своим мыслям от отца было невероятно приятно.
– Ты ведь останешься? – спросила она.
– Я буду на казни и на собрании, – ответил он. – А потом вернусь домой за мамой. А у тебя какие планы, малыш?
Она улыбнулась:
– Такие же, как у тебя: казнь, собрание и праздник. И еще нужно втиснуть несколько встреч между всем этим.
Уголки губ отца дрогнули в улыбке.
– Насыщенный у тебя денек.
– Не у меня, а у Самаэля, – поправилась Лилит. – Но я все время буду рядом. Я у него что-то вроде практикантки.
Смеясь, Аббадон открыл дверь в сад:
– Нравится он тебе?
– Сад?
– Нет, Самаэль.
Лилит слегка пожала плечами.
– А тебе?
Аббадон с восхищением огляделся по сторонам.
– Больше, чем раньше, – признался он. – Он мудрый и разумный, Самаэль. Хочет порядка и знает, как его добиться без лишних жертв. А ты что думаешь?
Лилит вздохнула, оглядывясь в поисках скамейки.
– Он нравился бы мне куда больше, если б мне не нужно было выходить за него замуж. Пап, это точно необходимо? – умоляюще спросила Лилит, глядя на отца сверху вниз.
Демон присел с ней рядом и обнял за плечи.
– Таково предсказание, малыш. Вы предназначены друг другу.
– Какое еще предсказание? – охваченная любопытством пополам с досадой, Лилит вынырнула из-под отцовской руки.
– Когда Самаэль спустился, – объяснил Аббадон, – то вызвал меня и сказал, что видел твое имя в Книге Предсказаний.
– И ты меня ему отдал, пап? Вот так просто?
– Никто не спорит с Книгой Предсказаний.
– Ну хорошо, – Лилит села прямо, переваривая информацию. – Но почему он так уверен, что это именно я, а не сестра? Или не мама?
Аббадон покачал головой, глядя на дочь.
– Самаэль был абсолютно убежден, что это ты. Спорить в таких делах с Сатаной не стоит, Лилит.
Она подавленно вздохнула. Книга Предсказаний, вот как! Любопытно, что эта Книга покажет ей?

4
Ее мысли прервало деликатное покашливание. Подняв голову с отцовского плеча, Лилит завертелась в поисках источника звука. Она не сразу заметила демона, стоящего среди цветущих деревьев и кустов — до того ярким было его одеяние.
– Великий Герцог Аббадон и суккуб Лилит, – он галантно поклонился сначала ее отцу, а потом ей, не переставая сверлить обоих любопытным взглядом. – Прошу прощения, что прерываю. Меня зовут Адрамалех, – демон наклонил голову, и длинные пряди его удивительной разноцветной прически сверкнули в лучах солнца. – Я занимаюсь гардеробом его величества и его семьи.
Лилит бросила на отца быстрый взгляд – как раз вовремя, чтобы увидеть, как его брови удивленно ползут вверх, и прикусила губу, пытаясь сдержать улыбку. Одна мысль о том, что эта яркая пташка подбирает одежду для сурового экс-архангела, казалась до невозможности курьезной. Губы Адрамалеха искривились в легкой понимающей ухмылке.
– Еще раз простите за вмешательство, но мне придется похитить эту юную барышню, – он кивнул на Лилит, продолжая смотреть на Аббадона. – Приказ его величества – мне нужно помочь Лилит с выбором наряда.
Аббадон, улыбнувшись, кивнул, и демон тотчас же подал Лилит руку, помогая подняться со скамейки.
– Прошу вас, моя дорогая, – и, едва дождавшись, пока суккуб попрощается с отцом, шустро повел ее прочь. – У нас так мало времени, – сетовал он, качая разноцветной головой. – Ох, до чего же вы миниатюрная, Лилит! Что бы вы ни надели, наверняка придется уменьшать.
Не переставая сокрушаться по поводу нехватки времени, Адрамалех втащил ее за собой в одну из незаметных на первый взгляд дверей и включил свет. Лилит даже зажмуририлась – так вокруг стало ослепительно-ярко. Вся большущая комната была уставлена вешалками, на которых висели платья, юбки, плащи и корсеты. Какой одежды здесь только не было! И старинные платья на кринолинах, и смешные юбки с горбиками-турнюрами, и легкие полупрозрачные туники в дренегреческом стиле.
– Не то, не то, не то, – бормотал Адрамалех, откатывая одну вешалку за другой. – А вот это... – перед Лилит оказались платья на современный манер – открытые плечи, пышные юбки, – это сделает из вас посмешище. Нам нужно что-нибудь более строгое, – еще несколько секунд – и перед Лилит появилась вешалка с узкими однотонными платьями безо всяких украшений. – Вот это, пожалуй. Примерочная – вон там.
Лилит с сомнением взглянула на выбранную Адрамалехом одежду. Неужели ей больше подойдут строгие платья в пол? Однако стоило шелковистой ткани оттенка топленого молока скользнуть по ее коже – и она поняла, что зря смеялась над нелепой прической демона. Платье было прекрасно. Три слоя полупрозрачной ткани волнами падали вниз, окутывая ее тонкую фигурку соблазнительным легким туманом: можно было всматриваться сколько угодно, но разглядеть сквозь него ничего было невозможно. Ее смуглое лицо на его фоне приобрело благородный жемчужный оттенок, а темно-карие глаза казались еще больше и глубже. Но главное — Лилит больше не выглядела подростком. В этом платье она казалась себе взрослой демоницей и настоящей красавицей. Выпрямив спину, Лилит восхищенно посмотрела на себя в большое зеркало.
– Да, – восторженно вздохнул Адрамалех, появляясь у нее из-за спины. – Должен заметить, суккуб Лилит, Наама бы выглядела в этом платье сущей коровой, – Лилит ощутила, что улыбка сама собой тянет уголки ее губ вверх. – А Махаллат вместе с Аграт слились бы со стеной, – смешок все-таки вырвался у суккуб, и она прикрыла рот рукой. – А у вас, моя дорогая, в этом платье даже появилась грудь.
Обижаться на этого ласкового хама было невозможно: не в силах сдержаться, Лилит расхохоталась, запрокинув голову, и Адрамалех тотчас к ней присоединился.
– Давайте все же для верности примерим что-нибудь еще, – предложил он. – Вот это зеленое платье оттенит ваши глаза... А это алое – сделает настоящей звездой праздника. Или, может, вы хотите лиловое? Цвет магии и ведьм, вам пойдет!
Но Лилит лишь замотала головой.
– Я уже определилась.
– Ну, ради меня, пожалуйста, – демон умоляюще сложил вместе ладони. Потом, не давая Лилит опомниться, взмахнул рукой. Повинуясь его жесту, в гардеробную тут же просочились теневые демоны. – Музыку и вина, – приказал Адрамалех, не удостаивая их взглядом.
– Я не...
Неизвестно откуда полилась тихая музыка, а маленьком столике у ног Лилит материализовались бокалы с густой алой жидкостью.
– Прошу вас, – демон сунул ей в руку бокал с вином и подтолкнул к примерочной. – Это весело!
Как бы Лилит не сопротивлялась идее вертеться перед зеркалом в ярких платьях, через некоторое время она была вынуждена признать: это действительно оказалось весело. Адрамалех заставлял ее примерять совершенно невозможные платья, крутиться вокруг своей оси и делать реверансы, время от времени вынося очередной шутливый вердикт ее стараниям. Через полчаса горло Лилит разболелось от смеха, а голова начала кружиться от вина и мелькания ярких тканей.
А когда Адрамалех принес несколько ларцов с украшениями, она и вовсе забыла о времени. Стоя перед зеркалом в длинных, достигающих плеч серьгах, усыпанных бриллиантами, и с тяжеленной диадемой на голове, Лилит в сомнении свела брови.
– Не многовато ли? – спросила она, разглядывая себя и так, и эдак.
Демон довольно улыбнулся, протягивая ей очередной бокал.
– Ох и нравится мне этот тон! – он погрозил ей пальцем и подмигнул. – Но нет, в самый раз. Даже маловато. Знаете, как я всегда говорю? Если вам кажется, что украшений многовато, то...
– Снимите одно? – догадалась Лилит.
– О нет, добавьте, – и он ловко обвил шею суккуб ниткой крупного жемчуга.
Рассмеявшись, суккуб принялась расстегивать серьги.
– Мне все-таки больше всего понравилось самое первое платье, – призналась она. – Можно мне его надеть?
Адрамалех всплеснул руками.
– Она еще спрашивает! Конечно, можно, моя дорогая! В этом платье вы будете просто неотразимы. Кстати, вот эти милые штучки будут с ним очень даже ничего... – он протянул Лилит украшенные конячными бриллиантами серьги. – Примерьте! Ну согласитесь же, это куда веселей, чем наблюдать за публичными экзекуциями!
Лилит замерла.
– А сколько уже времени?
Демон с неудовольствием указал на настенные часы.
– Десять минут четвертого, дорогая... Что вы делаете? – всплеснул он руками, когда Лилит начала судорожно извиваться, пытаясь избавиться от нежно-голубого шелкового платья, в котором только что красовалась перед зеркалом.
– Меня ждут, – выдохнула суккуб, дергая молнию на боку. В присутствии своего разноцветноволосого помощника она почему-то не чувствовала ни малейшего стеснения.
Адрамалех поджал губы.
– Давайте помогу, – он неодобрительно покачал головой, помогая ей освободиться из узкого, словно чулок, одеяния. – Ну зачем вам туда? Куда важнее хорошо выглядеть вечером! А мы ведь даже не определились с туфлями...
Лилит рывком сунула руки в рукава рубашки и принялась торопливо застегиваться.
– Я еще загляну, – пообещала она. – Отпрошусь пораньше!
Демон улыбнулся, оглаживая лацканы ее пиджака.
– Ловлю на слове, – сказал он. – Приходите как минимум за два часа. Как минимум, Лилит, слышите? Нужно будет еще что-то придумать с прической...
Но суккуб его уже не слушала: вот уже десять минут как она опаздывала на свою первую публичную казнь.

Глава 6

Глава 6
1
Лилит не хотелось вспоминать казнь. Потом она только и думала: не стоило ей туда ходить. Не стоило быть такой любопытной. Уж лучше бы она осталась с веселым Адрамалехом — вертеться перед зеркалом в ярких платьях, подбирая к нарядам туфли и украшения. Уж лучше бы пошла разбирать почту... Все, абсолютно все было бы лучше, чем то, что она увидела.
Сидя на холодном полу в темном бесконечном коридоре, она то и дело вытирала набегавшие слезы, изо всех сил пытаясь изгнать из памяти жуткие образы, от которых сжималось горло. Для нее никогда не было секретом, что наказание виновным в государственной измене бывает особенно жестоким: заговорщиков уничтожали после смертельно-жестоких пыток. К смерти приговаривали не только преступников, но и каждого члена их семьи, включая стариков и детей. Но одно дело – знать, а другое – видеть, как на эшафот выходят ничего не подозревающие малыши. Улыбка и приветственный взмах руки младшего сына главного заговорщика, казалось, навечно отпечатались к ее памяти.
Порой Лилит казалось: то, что она родилась именно здесь, какая-то странная ошибка. Может, ее родители сбежали из Рая, подобно Адаму и Еве? Может, поэтому жестокость кажется ей такой бессмысленной? Однажды она даже поделилась этой мыслью с Аббадоном, но отец в ответ лишь рассмеялся. «Каждый совершает столько зла, сколько может, – сказал он, гладя Лилит по голове. – Необязательно уничтожать полмира, чтобы прослыть злодеем. Иногда достаточно просто закрыть глаза...»
Кажется, только сейчас она до конца поняла, что он имел в виду. Закрыть глаза. Отключить слух. Стараться не вдыхать аромат крови. И главное – промолчать.
Лилит по-детски всхлипнула и, совершенно не заботясь о приличиях, вытерла нос рукавом.
– Вот ты где! Что это ты мне устроила?
Вздрогнув, она подняла глаза и непроизвольно скривилась при виде Самаэля. Как ему удалось приблизиться так незаметно? Может, он все еще способен парить, словно ангел? Впрочем, после событий сегодняшнего дня она сомневалась, что в нем осталось хоть что-то ангельское.
Не дождавшись ответа, он опустился на пол с ней рядом, вытянув длинные ноги поперек коридора. Потом вытащил из внутреннего кармана своей военной куртки ручку, превратил ее в белый носовой платок и молча протянул Лилит.
Помедлив, она осторожно ухватила ткань за кончик, изо всех сил стараясь не коснуться Самаэля и шумно, сердито высморкалась, вложив в этот жест всю свою злость и стараясь запачкать платок как можно сильнее. Потом скомкала его и, не глядя, бросила на колени владельцу.
Дьявол вздохнул.
– Похоже, казнь тебя не развлекла, – заметил он. Если бы взгляды могли убивать, Ад бы не досчитался своего очередного правителя. – Ты просто удивительно чувствительная для местной жительницы, Лилит.
– А вы на редкость жестокий для ангела, – резко ответила она, кипя от ярости.
– Бывшего ангела.
Но Лилит, кажется, даже не заметила поправки.
– Хотя что это я! – продолжила она. – Мы ведь для вас чужие. Адское отродье, да? Глупо жалеть тех, кого ненавидишь. Тяжело вам, должно быть, не уничтожить всех нас одним махом. Только знаете что? Мне вас жаль. Как же вы, наверное, нас боитесь, что сводите счеты с детьми.
Вздрогнув, Самаэль сел прямее, словно в ожидании очередного удара.
– Вы тоже сводите счеты с детьми, – последовал равнодушный ответ. Голос дьявола прозвучал незнакомо-глухо. Лилит насмешливо фыркнула.
– У ангелов детей нет.
– Зато у Создателя — есть.
– А вас, значит, отправили отомстить? Гадить исподтишка, да? Очень достойно Лаборатории Света! Нам точно есть чему у вас поучиться.
– Закрой рот, Лилит. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.
Его резкость только раззадорила ее. Значит, ей удалось задеть его? Что ж, поделом!
Поднявшись на ноги одним резким движением, она встала перед ним и посмотрела сверху вниз. Потом склонилась в издевательском полупоклоне.
– Благодарю за урок, о Владыка Тьмы! – Лилит опустила ресницы, с трудом сдерживаясь, чтобы не пнуть его между ног. – Вы были правы: моя практика здесь просто незабываемая, но с меня хватит.
И, развернувшись на каблуках, она пошла прочь.
– Лилит!
Вздернув подбородок, она ускорила шаг. Пускай только попытается ее удержать!
– А ну, вернись!
В несколько шагов Самаэль догнал ее, схватил за плечи и резко развернул в себе. Лилит спиной ощутила холодную стену, к которой он прижал ее всем телом – словно накрыл могильной плитой. При виде его лица, искаженного яростью, у нее сжалось горло, однако она сглотнула комок в горле и смело посмотрела в потемневшие от злости глаза.
– Это я. Решаю. Когда. С тебя. Хватит, – прошипел Самаэль, резко встряхивая Лилит. – Я решаю, когда разговор окончен. Поняла?
Она молчала, и его пальцы впились в ее предплечья с такой силой, что, кажется, у нее хрустнули кости.
– Поняла?
Лилит неопределенно качнула головой.
– Полным ответом, – его голос щелкнул ее, как кнутом. – А не то...
– А не то – что? – поинтересовалась она. Она не ощущала страха – только обиду и злость. И еще – раздражающий запах свежего ветра и соленого моря, который исходил от дьявола. Так не должны пахнуть те, кого ненавидишь. Тряхнув головой в надежде избавиться от этой явно чужеродной мысли, Лилит продолжила: – Что ты сделаешь, а? Станешь пытать за измену? Убьешь меня?
Самаэль провел языком по губам.
– Возможно.
В его голосе вдруг прозвучало нечто такое, что у Лилит замерло сердце. Он все еще прижимал ее к стене, только его тело вдруг словно стало еще тяжелее.
– Пусти, – потребовала она.
К ее удивлению, Самаэль тут же разжал руки и отступил на шаг. Лилит едва устояла на ногах. Сердце билось где-то в горле, в дыхание срывалось, словно она вдруг, скажем, пробежала марафон. Наверное. За всю жизнь бегать марафонов ей не приходилось ни разу.
Развернувшись, Лилит на ватных ногах побрела прочь. На этот раз она была уверена, что ее не остановят, но ошиблась.
– Подожди. – Она чуть замедлила шаг, бросила осторожный взгляд через плечо, и Самаэль поспешно добавил: – Я вообще-то хотел тебе кое-что показать. Что-то важное. – Он помолчал. – Пожалуйста, Лилит. Я хочу, чтобы ты это увидела.
Поколебавшись, она повернулась к нему.
– Что это?
Уголки красиво изогнутого рта поползли вверх, и Лилит, сглотнув невесть откуда появившийся в горле комок, приказала себе отвести взгляд. Судя по тому, как блеснули глаза Самаэля, ее смятение не укрылось от его внимания.
– Увидишь.

2
Комната, в которую Самаэль привел Лилит, показалась ей совсем небольшой – если сравнивать с парадными залами и кабинетами. Однако когда глаза ее привыкли к царившей здесь полутьме, Лилит поняла, что ошиблась. То, что она приняла за стены, не было монолитным. Маленький круглый стол, освещенный единственной висевшей над ним лампой, был окружен живой туманной тьмой, которая шевелилась, вздрагивала и нашептывала что-то неразборчивое на разные голоса.
Стоило двери захлопнуться за спиной, как густой туман окружил их, отрезая путь к отступлению. Лилит ощутила себя в ловушке. Быстро взглянув на своего спутника, она увидела, что тот улыбается.
– Не бойся, – сказал Самаэль, подавая ей руку. – Пока ты со мной, тебя не затянет.
– Я и не боюсь, – возразила Лилит, но от протянутой руки не отказалась. Прохладные сильные пальцы тотчас же ободряюще сжали ее маленькую лапку. – Просто... Что это? Где мы?
Самаэль кивнул на столик посреди комнаты.
– Это Комната Весов, - ответил он – таким тоном, словно каждое слово в названии было с большой буквы, – и потянул ее за собой. – Подойди ближе.
Лилит сделала неуверенный шаг вперед. На столе действительно стояли весы – большие, старинные, из какого-то желтого, тускло поблескивающего металла. На обеих чашах весов что-то лежало. Еще шаг – и в скудном свете холодно блеснули прозрачные камни, черный и белый.
– Бриллианты, – озвучила увиденное Лилит, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало разочарование. Так он привел ее, чтобы показать пару экспонатов своей бездонной сокровищницы?! Какая чепуха. – Большие, ого.
Самаэль тихо рассмеялся. Его дыхание обожгло ее шею, заставив кожу покрыться мурашками, и Лилит мысленно поставила себе низший бал за выбор прически – тугого высокого узна на затылке.
– Наама подарила их мне, когда я спустился, – сказал он, легонько прикасаясь к белому камню кончиками пальцев.
– Как мило.
– Думаешь?
Его близость нервировала Лилит, и ей хотелось хамить. Или бежать – она не могла определиться.
– Я впечатлена, – сухо сказала она. – Прекрасные камни. Я, правда, мало в них разбираюсь, но, наверное, если их распилить, можно наделать кучу сережек... или еще чего-нибудь.
Самаэль пожал плечами.
– Ну, если ты хочешь сережки...
Лилит начала терять терпение.
– Нет, не хочу, – резко перебила она. – Не нужны мне никакие сережки. Просто если это то, что мне непременно нужно было увидеть, то я, пожалуй, пойду.
Повернувшись, она попыталась проскользнуть к двери, но Самаэль стоял у нее на пути, и Лилит замешкалась, размышляя, как просочиться мимо него и при этом случайно не прикоснуться. Что-то подсказывало ей, что добром это не кончится.
– Когда я только пришел сюда, то не сразу понял, за что взяться, – тихо сказал он, словно не замечая попыток Лилит сбежать. – И тогда Наама подарила мне эти весы. И эти камни. Ты же знаешь, что я могу давать вещам новые имена? Делать из них символы?
Лилит уставилась на пуговицу на его куртке – самую верхнюю, и решила, что не будет поднимать глаз, что бы ни случилось.
– Это очевидно, – ответила она. – У дьявола должна быть такая способность.
– Ну так вот я и назвал белый Добром, а черный…
Глаза Лилит все-таки подняла.
– …Злом, – закончила она.
Самаэль кивнул. Обернувшись, Лилит посмотрела на весы новым взглядом. Одинакового размера камни лежали на их чашах на одном уровне, показывая, что Добро и Зло находятся в равновесии. Но вот, прямо на ее глазах, белый камень словно налился тяжестью и потянул плоскую чашу вниз. Словно завороженная, Лилит следила за медленным движением весов.
– Что происходит? – шепотом спросила она.
– Точно не знаю, – ответил Самаэль. – Может, закончилась какая-нибудь эпидемия или война. А может, просто убили одного из демонов. Наверняка у меня в кабинете уже есть отчет.
– И что ты сделаешь?
Самаэль вздохнул, пожимая плечами.
– Зависит от того, что случилось. Отправлю к людям очередного демона или начну новую войну.
– Тебе все равно, да?
– Что все равно?
Лилит почувствовала, как щеки снова начинают гореть от злости.
– Все это, – она неопределенно взмахнула рукой. – Добро, зло, кого убили?
В его глазах мелькнуло что-то подозрительно похожее на жалость.
– Мое дело – наводить порядок, Лилит, – уголки его губ дрогнули в легкой усмешке. – Но мне не все равно, пока нет. Просто равнодушие – отличный защитный механизм.
У Лилит заныло сердце. В чем-то он, конечно, был прав, но закрыться от реальности казалось ей настоящим поражением.
– И это твой совет? Относиться ко всему безразлично, да?
– С моей стороны было бы очень глупо советовать это кому-то вроде тебя, – мягко сказал он. – Но у тебя есть только одно сердце. И ты не можешь выбирать, кому – или чему – тебе служить. Твое место здесь, внизу. Мы на одной стороне. Помни об этом.
Лилит прикусила губу, ощущая, как слезы начинают щипать глаза. Будет просто ужасно снова расплакаться перед ним. Хотя интересно, что Самаэль превратит в платок на этот раз?
– Знаешь что? – спросил дьявол. – Когда я только положил камни на весы, черный был просто огромным, а белый – не больше горошины. Так что все казалось простым – вначале. Это то, что я всегда делал, то, что я умел лучше всего – сдерживать Зло, уничтожать тех, кто его творил. Это было легко. Мне уже казалось, что здесь отличное место, что спуститься сюда – лучшее решение, что я принял. Но однажды… Однажды ко мне пришел Рафаэль – это мой брат… бывший. Неважно. И он сказал мне: «Тебя прислали не для того, чтобы ты открыл здесь филиал Лаборатории Света. Твое дело – поддерживать баланс».
Он замолчал, глядя в никуда, и Лилит задержала дыхание. Она просто не знала, как на это реагировать. Чего он ожидает? Что она посочувствует ему? Обнимет? Заплачет? Если честно, ей хотелось сделать и то, и другое, и третье. По-дружески. Вот только Самаэль не был ее другом. Так что Лилит просто сжала кулаки, чувствуя, как короткие ногти впиваются в ладони.
Вздохнув, Самаэль продолжил.
– Я сидел вот здесь, у стола, и смотрел на весы. Меня ждали люди, и демоны, и ангелы. Все орудия были готовы к бою. Все, что мне нужно было сделать, это выйти и сказать: «В бой». Я не обязан был даже смотреть, как все произойдет. Можно было просто просмотреть потом отчет. Можно было просто просмотреть отчет…
– И что ты сделал? – спросила Лилит, когда пауза затянулась.
Он вздрогнул, будто уже и забыл, что она рядом. Потом вздохнул и провел рукой по лицу, словно отгоняя непрошеные воспоминания.
– Вышел и сказал, конечно. А потом отправился на войну.
– Но зачем? Зачем, если можно было остаться.
Он посмотрел на нее. Улыбнулся. Пожал плечами.
– Потому что это моя работа, Лилит. Как и ты, я не могу теперь выбирать, на чьей стороне сражаться.

@темы: оридж: Самаэль

---

Решила здесь выложить один свой довольно неоднозначный ориджик. Он не очень похож на то, что я обычно пишу. Он не просто печальный, а совсем уж беспросветный. Так что если вы его не дочитаете до конца, я вас вполне пойму.

Название: Похоронный распорядитель
Тип: гет
Рейтинг: R
Предупреждения: смерть главного героя, очень мрачные темы.
Саммари: Катя знает: мертвые уже умерли, а живым это нужно как-то пережить...

1
Ждали Катю. Пока она не приедет, говорила старенькая баба Лиля, ничего не начнется. Она повторяла это, как заведенная, и остальные уже смотрели на нее с ненавистью, и нервничали, и мысленно кляли чертову Катьку, застрявшую в чертовой пробке у самого въезда в город.

Только Маша была спокойна. Сидела у стола, на котором лежало распухшее от июльского зноя тела ее мужа, и раз в десять минут меняла смоченную в спирте марлечку, что прикрывала его лицо.
– И чего меняет-то, – доносилось до нее как будто откуда-то издалека. – Все равно уже хоронить в закрытом гробу.
– Оставьте ее, тетя Оль, пускай меняет, все ей занятие, – другой голос, мужской, раздраженный. Двоюродный брат Маши, Артем, хоть и занятой, все же вырвался с работы. В этом ценность большой семьи, отвлеченно думает Маша, расправляя марлечку так, чтобы не было складок. Под слоем марли лицо Бахи – как под снегом. Пахнет вот только совсем не хрусткой стерильной зимой – жара усекает и без того ограниченное время, которое им осталось провести вместе. Как Маша ни старается, с каждой минутой этот вот, который распростерт на столе, обложенный пакетами с замороженными овощами, все меньше напоминает ей мужа.
– Как ты хочешь умереть? – спрашивает он – только настоящий, живой, год назад.
Маша неторопливо переворачивается на горячем песке и заслоняет глаза от солнца.
– Это ты к чему?
Баха прищуривается на лениво плещущиеся волны, по которому лучи солнца раскиданы, точно обрывки золотой фольги. О чем он только думает, с раздражением думает Маша? Этого она никогда не понимает, и потому его вопросы постоянно кажутся неожиданными. Такие вещи держат в тонусе, пока вы только учитесь быть вместе, и все вам в новинку. Но когда ваш романчик уже сходит на нет, бесит это неимоверно. И напрягает. Маша постоянно думает о том, что Баху стоит послать, надоел, но все как-то не хватает духу. С ним удобно, он привычный, как старенький домашний спортивный костюм, да и не подворачивается пока варианта получше, если честно.
Баха заваливается рядом, и песчинки, которые он поднимает в воздух своим движением, оседают на машинои намазанном маслом плече. Она свирепо стряхивает их, но крошки липнут к пальцам, и это злит еще больше. Как медведь, честное слово! Огромный казахский медведь. Когда Маша злится, ее особенно бесит в Бахе то, что поначалу привлекало. Начиная от нездешнего имени – Бахтияр, надо же! – до дурацкой способности всегда и во всем, даже порой того не желая, идти против течения. Поначалу такое особенное мнение буквально обо всем, конечно, интригует, – особенно если вы из тех, кого легко впечатлить, но со временем...
– Ну скажи, – настаивает Баха, будто бы и не замечая ее злости, – скажи – и я отстану. Как ты хочешь умереть?
– Ну скажу, и что тогда? – спрашивает Маша. – Ты исполнишь мое желание? Прямо здесь и сейчас, да?
Баха серьезно кивает.
– Если попросишь – исполню, конечно.
Маша хмыкает. Представить тебе, что Баха – добрый тюфяк, который и мухи не обидит – вдруг откуда ни возьмись вытащит кривой кинжал и воткнет ей в самое сердце, решительно невозможно. Раздражение начинает спадать – быстрой волной, словно морской отлив. Нерасторопные рыбки плещутся на песке.
– Быстро, – говорит Маша. – Я хочу умереть быстро. Раз – и все. Позовете потом Катьку, пускай мается с труповозкой и местом на кладбище. Она это любит.
– Ну, вряд ли она любит, – возражает Баха. – Просто ответственная очень, вот и думает: если не я, то кто же? Такая позиция достойна уважения.
Его слова звучат как упрек, хотя Баха наверняка не имел в виду ничего такого. Он не может знать ее отношения к похоронам, – Маша не из тех, кто станет откровенничать с человеком, с которым у нее нет будущего, – однако она все равно чувствует себя виноватой. Вина порождает желание защищаться, а это, в свою очередь, вызывает злость. Просто какой-то замкнутый круг. Подняв глаза к побелевшему от жары небу, Маша обещает себе, что до конца отпуска она закончит эти явно изжившие себя отношения.
– А я не хочу умирать, – говорит Баха так, словно Маша его спросила. – Вообще никогда.

2
– Где же чертова труповозка? – нервничает Артем. – Сколько можно? Такая жара!
Он уже жалеет, что сорвался и приехал. Надо было ограничиться звонком и предложением денег, а явиться уже на похороны. Потому что успокаивать молодых вдов, явно тронувшихся умом, – это ее по его части.
– Так ведь жара же! – оправдывается баба Лиля. – Люди мрут как мухи, даже такие молодые... – она заглядывает в комнату, где Маша сидит все так же неподвижно, и отворачивается, не желая обнаружить любопытство. Все там будем, но некоторые – вне очереди. Непонятно, отчего ей так надо растравливать себе душу, но желание в очередной раз посмотреть, как оно будет там, когда все кончится, жжет просто нестерпимо, и баба Лиля переминается с ноги на ногу. – Пачками мрут, пачками, – говорит она, чтобы отвлечься. – Я по телевизору видела. Говорят, московское правительство скрывает, сколько погибших, чтобы не было паники. Вот к нам и не едут, потому что загружены...
Артему хочется возразить, что раз по телевизору, значит, с подачи правительства – а как иначе в нашей феодальной стране? – но его больше занимает другая мысль.
– А почему он на столе? – спрашивает Артем, кивая на тело. – Жара же, лучше бы в ванную, там прохладней.
Глаза бабы Лили вспыхивают.
– А ведь и верно, как же мы не догадались-то! Вот что значит – мужской ум! Все по полочкам! Ты уж, Артемушка, отнеси его, а то сколько еще дожидаться? Может, и не доедут сегодня вовсе!
При одной мысли о том, чтобы тащить на себе это огромное распухшее тело, Артему становится дурно.
– Да вы что, баб Лиль, с дуба рухнули? – сердится он. – Как же я один его утащу, да еще с больной спиной? Пускай уж теперь лежит где лежит!
О том, как маленькая худенькая Маша в одиночку втащила это самое тело на стол, лучше не думать.
– Ну не сердись, Артемушка, – тут же торопится баба Лиля. – И правда, ни к чему уж теперь его двигать. Пойду-ка я спрошу Машеньку, не нужно ли чего.
Она начинает хлюпать носом и дрожать губами прежде, чем достигает дверей. Бедная, бедная девочка, думается ей о внучатой племяннице. Такое тяжкое лето, не щадит молодых…
Маша оборачивается на звук, смотрит ясными сухими глазами.
– Машенька, – выдавливает баба Лиля сквозь слезы, одновременно пытаясь найти точку, с которой можно заглянуть под марлечку. Пахнет в комнате ужасно, и тетя Лиля едва сдерживается, чтобы не зажать нос. – Я.. узнать... не нужно ль чего? Может, чаю?
Маша, похоже, не замечает ни запаха, ни бабалилиного любопытства: занята.
– Ничего, баба Лиля, спасибо большое.
Та всхлипывает, и Маша шарит глазами за ее спиной.
– Тетя Оля, – зовет она громче, чем принято, когда в доме мертвец. Тетка выглядывает из кухни и смотрит молча и вопросительно. Что она там делает, мелькает у Маши, неужели готовит? – Напоите, пожалуйста, бабу Лилю чаем.
Та послушно кивает, идет, берет расклеившуюся старушку под локоток.
– Пойдемте, тетя.
– Не звонили еще? – в который раз спрашивает Маша, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Пока нет, – отвечает за всех Артем.
– А Кате?
– Катя в пробке.
Маша кивает и снова отворачивается. Родственники вздыхают и идут пить чай.

3
Прошлогодний отпуск выдался гадким. Поездом до Симферополя, потом на джихад-такси до того места рядом с мысом Казантип, куда Баха потащил ее типа отдыхать.
– А готовить что же, самим? – с неудовольствием спросила она, оглядывая маленькую убогую кухоньку с оклеенными потемневшей клеенкой стенами. Да, у этой квартирки явно не пять звезд, а цены – как на отель в Турции. И чего они не поехали в Белек? Ведь можно было схватить горячий тур, и сегодня они бы уже нежились на солнышке у чистого моря, а официанты бы таскали им бесплатные коктейли из бара. Но нет, Баху потянуло по местам боевой славы. А поскольку оплачивал отпуск он, возражать было как-то неудобно. Конечно, знала бы она, что ее ждет такое убожество, лучше б вообще не поехала, но Баха так расписывал прелести этих мест, что Маша дрогнула. И, как видно, зря.
– Если хочешь, можем и сами, – Баха улыбнулся, влюблено глядя на нее. – Или можно в кафе, тут вкусно, я знаю места. И винные погребки здесь чудесные, такого вина нигде нет…
Маша вздохнула. И куда, интересно, она наденет две пары новых туфель на каблуках, купленных к отпуску?
– Вино – это хорошо, – рассеянно сказала она.
– Если хочешь, начнем дегустацию прямо сейчас.
Скачок настроения был таким резким, что Маша волей-неволей в очередной раз задумалась: надо с этими отношениями завязывать. Пора. А то еще сопьется с ним.
Если б не вино, которое и правда оказалось чудесным, она бы вряд ли выдержала экскурсии на заброшенную метеостанцию, а потом еще на станцию атомную.
– Я стоял вот там, а тот парень упал вон оттуда, – увлеченно рассказывал Баха. – Сразу никто и не понял, знаешь… Все были под кайфом или пьяные, ну и музыка там, стробоскопы… Сначала подумали, что это часть шоу. Это потом уже девчонки начали визжать…
Открутив крышечку пластиковой бутыли, Маша сделала очередной глоток густой сладкой жидкости, пахнущей виноградом.
– Баха, скажи мне честно, – прервала она поток воспоминаний. – Ты меня притащил за две тысячи километров рассказывать о несчастных случаях, да? То есть меня уже ничего не удивит, конечно, просто я надеялась, что мы хоть на отдыхе без этого обойдемся.
– Без чего? – он удивился так искренне, что она чуть не подавилась.
– Ну, без этого, – Маша обвела бутылкой стоящие вокруг железные конструкции. – Без разговоров о смерти и печальных воспоминаний.
– Но это вовсе не печальные воспоминания, – возразил он. – В память о том случае здесь потом устраивали чемпионат по бэйс-джампингу. Это было очень красиво: представляешь, джамперы прыгали с такой высоты, и только в последний момент открывали парашюты.
При мысли о том, как люди камнем падают вниз, Машу замутило. Должно быть, от вина.
– Все, хватит с меня экскурсий, – сказала она и, спотыкаясь о заросшие травой камни, побрела прочь. В том, что Баха побежит за ней, она даже не сомневалась.

4
Наконец появляется Катя. К тому моменту все уже раздулись от чая и измучились от ожидания. Службы все не едут, и смерть не зарегистрирована, а без этого нельзя получить место на кладбище.
Катя моментально всех строит.
– Что, не приехали еще? – говорит она, едва поздоровавшись. – Вот гады, а? Надо тогда частную службу вызвать. Артем, у тебя интернет есть? Поищи-ка телефон. А вы, тетя Оля, пока обзвоните всех родственников, пожалуйста, пускай приезжают послезавтра к десяти. Баба Лиля, вот вам номер телефона, это продуктовый склад, я уже договорилась. Пускай везут завтра во второй половине дня, чтоб мы с готовкой успели. Список сейчас дам, вам только продиктовать. Адрес здешний знаете?
И, не дожидаясь ответа, она наливает на кухне стакан воды и идет мимо всех, к Маше. Та не оборачивается, только напрягается спина. Катя закрывает за собой дверь, хотя дышать в комнате и так нечем, и садится рядом, на табуретку.
– Привет, Маша, Баха, – говорит она и аккуратно ставит стакан с водой на подоконник. – Что-то часто мы начали встречаться, а?
Всхлипнув, Маша прижимается к плечу сестры, и Катя тихонько выдыхает. Плачет – это хорошо. Второй этап принятия утраты, значит. Пошарив в кармане, она достает пузырек высыпает на ладонь пару капсул.
– Успокоительное, – говорит Катя веско. – Как в прошлый раз, еле достала. Больше двух за раз не пей.
Маша кивает.
– Спасибо.
Несмотря на успокоительное, она плачет, пока за Бахой не приезжают.

5
Черное море солонее Азовского. Маша еще помнила вкус воды в первом, когда улеглась на песок у второго. И волны здесь оказались выше. По ним, точно по ступенькам, под разноцветными парусами прыгали кайтеры.
– Знаешь, что будет, если кайтер не справится с управлением? – спросил Баха тоном естествоиспытателя. – Скорость, с которой его протащит по песку…
– Заткнись, – прервала его Маша. – Просто заткнись, ладно?
Очередная идея ее чокнутого парня – искупаться за день в двух морях, нравилась ей до этого самого момента.
– Какого черта мы вообще сюда приперлись? – пробормотала она, остервенело выдергивая шорты из под его широкой задницы.
– На счастье, – ответил он, глядя на нее со значением. – Знаешь, если после этого загадать желание, оно непременно исполнится.
И Маша, конечно, тут же загадала.
А среди ночи Маша вдруг проснулась оттого, что поняла что-то важное. Ей приснилось, будто они приехали сюда еще раз, осенью, и ходят по пляжу. Моросит дождь, ноги тонут в вязком, как трясина, песке, и вокруг все серое, только непромокаемая куртка с капюшоном на Бахе – ярко-оранжевая. Огонек сигареты, которую он курит – тоже оранжевый, и когда Баха затягивается, его лицо будто бы проявляется перед ней, как на фотобумаге. В нем нет ничего нового, оно знакомо до последней черточки, но все-все и в этом широком лице и в этом большом теле, каждый вздох, каждый взгляд темных раскосых глаз принадлежит ей, Маше. Это как щелчок выключателя, словно кто-то зажег свет, и все то, что злило ее своей непонятностью, внезапно стало кристально-ясным.
– Ты чего? – улыбнулся он, щурясь от дыма, и она, вдруг задохнувшись, ощутила себя утопленницей, которой, чтобы выжить, только и надо, что выплюнуть из легких горькую морскую воду.
Проснувшись, Маша долго смотрела на спящего рядом Баху, а потом протянула руку и погладила по жестким, коротко стриженным волосам.
– Ты чего? – сонно спросил он, открывая один глаз.
– Я тебя люблю, – сказала она, чувствуя, как начинает щипать в носу. – И, кажется, всегда любила.
Баха повернулся, сгреб ее в охапку и прижал к себе.
– А я знаю, – ответил он. – И всегда знал.

6
Легче от слез не становится. Если бы не таблетки, она, наверное, наплакала бы море. Азовское. Или нет, Черное – оно солоней.
– Хочу отпевание, – гнусаво говорит она Кате и утирает опухшие от слез глаза. – А потом – крематорий. Нужно будет съездить, развеять прах над морем, потому что тут хоронить не хочу. Не буду я ходить на кладбище, Кать, не верю я в это.
Катя только кивает, будто печальный Дед Мороз, который исполняет желания тех, кто остался в живых. Катя знает главное: мертвые уже умерли, а живым как-то надо это пережить. А значит, будет Маше и отпевание, и крематорий.
Катя – практичная девушка тридцати восьми лет от роду, и завтра – ее девятые похороны. Она тоже не верит в «это» – ну, в то, что частичка души навсегда остается запечатанной в могиле с телом. Если честно, она вообще не слишком-то верит в существование души.
Но только вечером, после того, как ей удается уложить Машу, к ней приходят. К ней, а не за ней – есть разница. Все вот так: она ворочается на диване, перебирая в памяти список дел назавтра, и сон все не идет, и Катя уже думает, не выпить ли самой припасенного для Маши успокоительного, когда на кухне вдруг зажигается свет. Кухня от нее – наискосок через зал, и узкая полоска света упирается в ножку катиного дивана, словно указатель.
– Маша? – зовет она. – Маш? Ты чего встала?
Накинув халат, она идет, на ходу подвязываясь поясом. Щурясь от света, заходит в открытую дверь.
– Маша…
За столом сидит Бахтияр. На нем оранжевая ветровка с капюшоном, словно он зашел с улицы на минуту и еще не успел раздеться.
– Привет, Катя, – говорит он. – Чай будешь?
Чайник кипит, и когда Катя кивает, мертвый муж ее сестры кивает в ответ и идет выключить, по пути захватывая пару чашек. Она смотрит, как он разливает заварку и разбавляет ее кипятком, и отмечает, что ей не страшно. Совсем. Завтра у нее девятые похороны, и она привыкла исполнять желания выживших. А это, значит, будет новый опыт.
– Жарковато для чая, – замечает она.
Бахтияр – никогда до сегодняшнего дня у нее язык не поворачивался сократить его красивое имя до дурацкого «Бахи» – хмыкает. Шарит в кармане ветровки, выуживает сигаретную пачку и зажигалку.
– Извини, алкоголя нет. Завтра привезут, выпьешь за упокой.
Он подносит огонек к сигарете, и Катя невольно морщится от дыма. Не нравится ей, когда курят в закрытом помещении, тем более в такую жару. Поймав ее взгляд, Бахтияр усмехается.
– Это – последняя, – обещает он. – Докурю вот – и брошу, веришь?
– Ты чего пришел? – интересуется Катя. Чашка вполне натурально жжет пальцы, которые она на пробу приставила к стеклянному боку: почувствует что-нибудь или нет?
Он едва заметно пожимает плечами.
– Скучно мне одному, непривычно. А к Машке пока идти не хочу, ей и так тяжко.
– А что, разве не должно быть белого туннеля? – интересуется Катя. – Ну там райских врат? Адских сковородок?
Он смотрит долго-долго – так, точно хочет, чтобы ей стало неуютно. Наконец отвечает:
– А я не знаю. Не видел. Я вроде как застрял. Буду теперь ждать Машу.
Катя ставит чашку на стол.
– Вот как.
– Ага, – он снова затягивается и тушит окурок о блюдечко. – Я ведь ее, Кать, вроде как приворожил. Теперь мы навсегда вместе, как и мечталось. Только кто ж знал, что я уйду, а она задержится.
Катя смотрит, не зная, что сказать. Это странный, странный разговор, и ей хочется напомнить себе, что она не верит в загробную жизнь. Но перед ней сидит тот, кого при ней увезли в морг, а завтра отпоют в церкви и сожгут, как полено. И он говорит ей о том, чего не может быть, потому что такого не может быть никогда.
Кажется, он слышит, о чем она думает, потому что вдруг наклоняется через стол и шепчет:
– Кать, а Кать… Как ты думаешь, кто положил меня на стол?
Она расширяет глаза, и Бахтияр кивает:
– Ага, вот именно, – он молчит некоторое время, а потом добавляет: – Ты иди спать, я тут потом все приберу.
Теперь Катя знает: когда в спину вам смотрит призрак, это не слишком уютно. Свет на кухне горит еще минут десять, а потом гаснет. Катя прислушивается до тех пор, пока не проваливается в непонятный вязкий сон, от которого уже с утра чувствует себя разбитой.

7
В пять утра уже жарко. Катя лежит, глядя в потолок, и обливается потом. Надо бы вставать, но, кажется, только двинешься – и растаешь, как Снегурка на весеннем солнце.
Скажи ей кто десять лет назад – вот, мол, так и так, будешь сидеть в городской библиотеке на нищенской зарплате, ни семьи, ни карьеры, только и радости, что организовывать похороны для близких – ни за что бы не поверила. Всегда ведь была во всем первая – умница, отличница, золотая медалистка. Порой Катя думала, в какой момент все пошло не так, и как, Бога ради, она в итоге оказалась в этой библиотеке – с ее-то перспективами? Думала – и тут же одергивала себя. Не так – это как? Ведь если подумать еще, получше, – все так. У Артема работа, у Машки – личная жизнь, а у нее – ответственность. Когда случается непоправимое, ничего нельзя изменить, но можно подставить плечо и помочь выкарабкаться. Кто-то должен это делать. Кто, если не Катя? А значит – все так.
Пора вставать. Дел много, и ночное приключение вспоминается Кате лишь мельком, когда она выходит на кухню и не находит на столе ни чашек, ни чайника.
Все верно, говорит сознание, ведь тетя Оля вчера все помыла перед уходом.
Все верно, перебивает подсознание, ведь Бахтияр обещал убрать.
Не отдавая себе до конца отчет в своих действиях, Катя опускается на колени и заглядывает в мусорку в поисках окурков. Морщась, отодвигает размокший чайный пакетик...
– Кать, ты чего?
Катя дергается так, что стукается головой о дно мойки, под которой стоит ведро.
– Уф, Маша, нельзя ж так подкрадываться! – нервы ни к черту, надо, что ли, самой выпить машкиных таблеток. – Ты что встала в такую рань?
Маша тенью проскальзывает к столешнице. Личико у нее бледное и осунувшееся.
– Не спится что-то. Чаю хочешь? – она щелкает кнопкой чайника. – Ой, воды нет, давай налью...
Катя ощущает, как подступает дурнота. Должно быть, от танинов: нельзя хлебать столько чаю.
– Давай лучше позавтракаем, – предлагает она и, упреждая, возражения, торопится добавить: – Надо, надо, Маш. До жары.

8
– Бахтияр? – повторяет молоденький попик, поднимая по-девичьи тонкие брови. – Он хоть крещеный?
– Крещеный, конечно, – быстро врет Катя. Ей не стыдно, и церковь в ее вере всегда отдельно от Бога. То есть – за воротами веры. Но раз Маша хочет… Эх, надо было спросить вчера ночью, мелькает у нее, и от одной мысли вдруг хочется перекреститься. – А как же, Борисом крещеный.
Попик колеблется, и Катя, скорбно поджав губы, добавляет еще одну купюру.
– Только помедленней читайте, пожалуйста, – сурово добавляет она. – С чувством, с толком, с расстановкой.
Это ее девятые похороны, так что Катя знает: просить никого ни о чем нельзя. Нужно требовать – смело и уверенно заявлять свои права. Даже деньги – не свои, Артема, но какое это имеет значение? – нужно не подсовывать стыдливо, а жаловать, словно барыня – холопу. Только тогда все будет как надо. В смысле, как надо ей.
Народу полно: их с Машей родные собрались в полном составе. Широкое лицо Бахи едва видно: до подбородка оно закрыто белой тканью, а на лбу лежит бумажка с молитвой. Но даже так понятно: он тут чужой.
Огонек, который передают друг другу от своих свечек, остро потрескивает, а в воздухе стоит тяжелый церковный запах. К счастью, тут прохладней, чем на улице, иначе дышать было бы совсем нечем.
Машкина свеча не зажигается с первого раза. Не зажигается и со второго, и с третьего. Видя это, Катя тут же приближает свою свечку к машиной.
– Это ты просто от моей не зажигала, – говорит она тихонько и предупреждающе смотрит на бабу Лилю. Та уже горько поджала губы и качает головой – известно же, почему у молодой вдовы не зажигается поминальная свеча. Значит, скоро ее черед. – От моей будет гореть и не погаснет.
Баба Лиля отворачивается. Машина поломанная пополам свеча без фитиля с хрустом вспыхивает и всю короткую службу горит ровно, не дымясь и не шипя… Кажется, кроме Маши никто и не плачет. Несмотря на то, что ситуация вроде как располагает, ей ужасно стыдно, что она не может остановиться. Вот вернешься – и будешь плакать, сколько влезет, – уговаривает она себя. Чтобы отвлечься, она пытается дышать ровнее или вспомнить о чем-то радостном. Но вместо этого вспоминает их с мужем последний разговор. Это совсем, совсем нерадостно, и Маша снова всхлипывает, а Катя гладит ее по плечу.
– Постой со мной, – говорит Маша едва слышно, и тут же вцепляется в катину руку, словно сестра пытается сбежать.
Катя украдкой обводит толпу взглядом. Поют тут душевно, да и читают проникновенно: глаза у всех присутствующих на мокром месте, зато сестричка вроде немножко успокоилась. Это хорошо. Значит, все идет по плану.
– Знаешь, – вдруг говорит Маша отстраненно. – А ведь это я во всем виновата. Я его убила.
Она обнимает сестру за шею, и Катя чувствует, как от нее так и пышет жаром. То ли это летний зной, то ли Маша заболела от переживаний – непонятно.
– Тише, тише, Маш, ну ты что такое говоришь? – Катя на всякий случай оглядывается по сторонам – не слышал ли кто. – Доктор же сказал: сердечный приступ, все жара эта…
Маша прерывисто вздыхает, тяжело приваливаясь к ее плечу.
– Я его приговорила, – говорит она. – В том году, на юге. Подумала: «чтоб ты сдох».
Катя привыкла к чему-то такому: выжившие всегда ищут возможность обвинить себя в чужой смерти. Порой в попытке взять вину на себя они выдумывают совершенно невероятные вещи. Вот как Маша сейчас. Да любой человек хоть раз желал кому-нибудь смерти!
– Не глупи, родная, – мягко отвечает она. – И не бери на себя ответственность за Божий промысел – это грех.
Она говорит убедительно, так что Маша верит. Во всяком случае, сестра умолкает и, кажется, даже начинает вслушиваться в слова священника. Катя надеется, что он будет читать подольше.

9
Похороны проходят… Проходят – и хорошо. Тетя Оля только удивляется, что вместо кладбища – крематорий.
– Как-то не по-православному это, Катя, – робко замечает она, разделяя мелкие садовые розы, сцепившиеся веточками.
– И что? – уточняет Катя, пряча оставшиеся деньги в кармашек строгого черного жакета. В нем, конечно, жарко, но раздеться до футболки кажется ей неприличным. Надо бы еще у Артема взять, думается Кате, или, может, собрать у всех понемногу?
– Люди будут говорить, – поджимает губы тетя Оля. – Нехорошо.
Катя вздыхает, щелкая молнией кармашка. Говорить будут – да кто? Кому есть дело?
– Это указано в завещании, тетя Оль, – снова врет она. – Тело сжечь, а прах – развеять над морем. Такова последняя воля умершего.
Тетя округляет глаза и захлопывает рот. Вопрос о том, когда это внезапно умерший от сердечного приступа машин муж успел составить завещание, а главное, когда это его успели вскрыть, ей даже не приходит в голову. Зато Катя задумывается. Развеять прах над морем – это хорошо. Он ведь сделал Маше предложение на море, так? Значит, это символично. Надо только уточнить, на каком именно – на Черном или Азовском.
– Кстати, тетя Оль, с вас еще пятьсот, – говорит Катя. – Мне надо восемь тысяч, а осталось всего две.
Она решительно протягивает руку ладонью вверх, и тетушка пятится.
– Так нет же больше с собой, Кать! – говорит она, разводя руками. – Может, я потом отдам, а ты пока у Артема займешь?
Разумеется, этот номер с Катей не проходит. Это ее девятые похороны, и она знает: если не собрать деньги сразу, потом никто не даст.
– Ничего, давайте, сколько есть, – сурово говорит она, преграждая тетке дорогу.
Та обреченно вздыхает и достает из кармана поясной сумки маленький обтрепанный кошелечек. Быстро открывает и молниеносно вытаскивает три сторублевки, однако катин наметанный глаз успевает заметить несколько сине-зеленых бумажек. Что ж, это нормально. Еще доктор Хаус говорил: все врут.

10
На самолет билетов нет. Нет и на поезд, но Катя все устраивает. Коробочка с прахом надежно спрятана в чемодане, и если что, у Кати есть чем откупиться от украинских пограничников. Артем хоть и поджимал губы, но денег дал. Хороший он, Артем. Не жадный. Катя это ценит – из любящих родственников деньги обычно приходится вытягивать клещами, а она не любит это, хотя и умеет.
Ехать почти сутки, зато в купе кроме них никого нет. Это, конечно, чудо, но должны же хоть иногда в жизни случаться чудеса, верно?
До вечера к ним так никто и не подсел, а Маша уже в восемь часов начинает клевать носом, так что Катя опускает занавески и категорическим тоном требует у проводницы белье, вскользь добавляя, что везет молодую вдову на море, развеяться. Толстая проводница тут же мокнет глазами и в придачу к белью приносит чай – в железных подстаканниках, как в детстве.
Они с Машей лежат, слушая стук колес, но сон не идет.
– Чего бы ты хотела, Кать? – спрашивает Маша. – Ну, в жизни? Или все сбылось?
Катя хмыкает в полутьме. Сбылось, как же. Когда Маша устраивала свою личную жизнь, Катя ухаживала за бабушкой и дедушкой. Ну а что? Кому еще-то? Тогда, она помнит, собрался семейный совет. И все приехали, даже самые занятые, потому что если Катя зовет, надо ехать, – она и в двадцать три была лидером, никто не говорил ей «нет». Но только встреча вышла бестолковой: у всех оказались дела – или карьера, или личная жизнь. Пришлось переселяться к ним самой. Нет, Артем, как всегда, предложил денег, но не столько, чтобы хватило на сиделку, да и не дело это – поручать сиделке людей, которые вырастили их с Машей вместо умерших родителей. Так что Катя была и сиделкой, и подружкой, и пионеркой, которая приносит продукты и читает вслух перед сном. Долги ведь надо отдавать – это закон жизни, и кто такая Катя, чтобы ему возражать? А значит, прощай, стажировка за границей, и привет, скучное НИИ. Зато при деле. Зато при месте. Зато можно уйти в любой момент, и на бесконечные больничные никто не смотрят косо.
Подушка в поезде неудобная, бугристая, и Катя закидывает руки за голову в надежде, что хоть так будет помягче.
– Не знаю, – признается она. – Не думала. А может, создать свое похоронное бюро? Организовывать там, решать вопросы. Я ведь даже плакальщиков найду, если надо, – кого хочешь.
Она улыбается в темноте. Вся эта идея кажется бредовой и смешной, и Катя надеется, что сестра улыбнется тоже. Ведь чувство юмора у них всегда было одно на двоих. Как и вкус в отношении мужчин.
Но Маша не смеется.
– Тебе не кажется, что это как-то цинично? – сдавленно говорит она и отворачивается к стене. Она сопит, словно нос заложило. Значит, опять плачет.
– Маш, – зовет она покаянно. – Ну прости, а? Я просто не в себе. Все жара эта, черт бы ее…
Но Маша не отвечает. Надо бы подойти, обнять, поплакать вместе. Но вместо этого Катя встает и тихонько выходит из купе. Она бы закурила сейчас, наверное, но только нет у нее такой привычки, так что Катя просто стоит в пропахшем туалетом тамбуре и смотрит в темное окно на проносящиеся мимо елки.
Дверь за спиной хлопает.
– Ничего, потом будет легче, – говорит знакомый голос. – Наверное.
На этот раз она даже не вздрагивает. Наверное, тот мальчишка из «Шестого чувства» тоже быстро привык. А что делать? Если не изменить обстоятельств, надо менять отношение к ним.
– Закурить есть? – спрашивает она, не оборачиваясь.
– Не, бросил, я ж обещал, – Бахтияр становится рядом, совсем близко. Если Катя захочет, она может даже коснуться его – проверить, реальный он или нет. Только вот проверять почему-то не тянет.
– Молодец, – говорит Катя. – А я бы закурила.
Бахтияр усмехается, щуря и без того узкие глаза.
– Курение вызывает рак легких, – говорит он. – Это было написано на каждой пачке, которую я выкурил. Забавно, правда?
– Не очень.
Ей не хочется уточнять, что именно он находит забавным. Свою смерть? Или то, что он так прочно поселился у нее в голове, что ей теперь и шагу не ступить без мыслей о нем?
Некоторое время они стоят рядом, молча глядя в темноту за окном.
– Я просто хотел поблагодарить, – говорит Бахтияр. – За все. За отпевание, за Машу, за море… Это ты хорошо придумала – с морем. Я очень хотел там еще разок побывать – с Машей.
– Кстати, на какое море везти? – вспоминает вдруг Катя. – И не благодари, не надо. Это не ради тебя, а ради Маши, ты же знаешь.
– Разве?
Он смотрит, не отрываясь, и от этого шею начинают колоть ледяные иголочки. Кате нестерпимо хочется обернуться, но вокруг слишком темно, а она с детства знает, что бывает с лицами в темноте: чем пристальней в них вглядываешься, тем сильнее они расплываются. Словно пятна нефти на воде, лица принимают причудливые и жуткие формы. Лучшее – самое лучшее! – не смотреть, но Катя все-таки поворачивает голову.
Он такой же, каким она его помнит. В точности – ничего не изменилось. Лицо степного воина со старой гравюры, фотография которой как-то попалась ей в одной библиотечной книжке. Катя тогда даже не задумалась – вырвала картинку, хотя это было страшным проступком, принесла домой, положила в стол, закрыла ящик на ключ и не взглянула на нее больше ни разу. Ни единого раза, честное слово. Просто Катя всегда знала, что она по-прежнему там, эта картинка, и от этого на сердце было тепло.
Бахтияр был точно таким же, каким она его запомнила, когда увидела в первый раз, когда Маша, устало закатив глаза, представила его ей как очередного поклонника.
Ненужного, да, но своего. А чужое, это Катя усвоила с детства, брать нельзя. И просить нельзя – ни у людей, ни у высших сил. Сами придут, старательно повторяла она за Воландом, и сами все дадут. Ага, конечно. Пришли и дали, как же!
И вот теперь степной воин мертв, и его прах лежит в бумажной коробке, и в купе плачет его вдова, а Катя что? Катя просто исполняет последнюю волю умершего. Если, конечно, его последняя воля действительно была именно такой.
Вот только пришел он – к ней, к Кате. Пришел и стоит в тамбуре, и смотрит, и улыбается так, что сжимается сердце. И словно не было ни смерти, ни тела на столе, ни этой ужасной пародии на похороны. Он такой же – почти. Наверное, это из-за темноты, но контуры лица, на которое даже смотреть себе Катя когда-то запретила, расплываются, словно отражение на воде, в которое бросили камень, и она вглядывается пристальней, надеясь удержать в памяти воспоминание, наслоить его на то, что видит – или, может, только представляет, что видит?
– Ну-ну, все образуется, – говорит Бахтияр успокаивающе и вдруг обнимает ее, да так крепко, что становится трудно дышать. И это точно не мираж, это настоящее – ее кости могут подтвердить.
Катя вдруг с кристальной ясностью понимает: она все делает правильно. Ей не в чем себя упрекнуть. Завтра они приедут в Симферополь, потом доедут на джихад-такси до одного моря, а после – до другого. Выпьют вина и развеют прах. И, возможно, тогда им с Машей станет легче, а душа Бахтияра наконец-то обретет покой. Если, конечно, она существует – душа.
– Все верно, – шепчет он. – Все правильно. Ты молодец, ты воин…
Щекам становится мокро от слез, и Катя торопливо утирает глаза. Нельзя плакать, думается ей, пока нельзя. Не сейчас, не здесь, не при Маше – вот у той есть на это право. А Катя – ну что Катя? Просто похоронный распорядитель.

@темы: оридж

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра