Неожиданно созрела выложить один свой старенький мидик, который написала по мотивам рассказа Рэя Брэдбери "Марисанин", только с другими персонажами. После окончания сезона 3 меня прорвало и, праздиди, рвало еще 11 тысяч знаков, от чего я просто фигела с непривычки. Выложу и здесь, да.
Фандом: Герои/Марсианин
Пейринг: Нейтан! Сайлар/Клер Беннет
Рейтинг: R
Размер: миди (7 частей, тут уместились три)
Статус: закончен
Спойлеры: до конца сезона 3
A/N: отрывок из "Марсианских хроник" Рэя Брэдбери под названием "Марисанин", по мотивам которого написан фик. Заимствованнные фразы выделены курсивом.
ПОНЕДЕЛЬНИК
ВОСК
Он помнит все так четко, словно это случилось вчера.
***
Ему пять, и отец впервые взял его на пасеку. Воздух плавится от зноя. Широкополая шляпа съезжает на лоб, и сквозь прикрывающую лицо мелкую защитную сетку реальность кажется зыбкой.
Улей басовито гудит и источает жар, словно открытая духовка.
-Смотри сюда, сынок.
Осторожно, словно величайшую драгоценность, отец протягивает ему свежие соты. Они запечатаны – каждый маленький шестигранник до краев полон меда и аккуратно прикрыт матовой восковой крышечкой. Потревоженные пчелы, жужжа, вьются вокруг, отец довольно смеется, и, принимая из его рук тяжелые, остро пахнущие соты, мальчишка улыбается в ответ.
***
Или это не его воспоминания?
Разве у его отца была пасека?
Ведь его отец...
Его отец был...
Он прислоняется лбом к нагретой солнцем двери. Железная окантовка глазка обжигает кожу, словно выжигая клеймо, и хочется вскрикнуть, и отпрянуть, и выругаться, и пнуть чертову дверь ногой, но вместо этого он замирает и закрывает глаза, вжимаясь в нее еще сильнее. «Люди... - бормочет он. - Меняюсь и меняюсь... Капкан...». Когда ожог исчезает с кожи, он быстро выдыхает, выпрямляется и нажимает кнопку звонка.
Под звук приближающихся шагов он быстро смотрит на свое отражение в блестящей поверхности стены. Светлые длинные волосы, треугольное лицо, напоминающее кошачью мордочку, вытянутые к вискам голубые глаза...
Дверь открывается на ширину ладони, и между ней и дверным косяком протягивается тонкая железная цепочка. Лицо темнокожего подростка, вынырнувшего из прохладного полумрака коридора, озаряется улыбкой.
-Привет, Майка.
-Привет, мам.
ПОНЕДЕЛЬНИК
– Сенатор Петрелли? Там ваша дочь, она хочет вас видеть!
У Нейтана перехватывает дыхание, а сердце сжимается так, что он морщится от боли. Помощница воспринимает его гримасу по-своему.
– Сказать ей, что вы заняты?
Почему у него перехватило дыхание? Ведь это его дочь. Его Клер.
– Нет, пропустите.
Нейтан зажмуривается и трясет головой, пытаясь избавиться от наваждения, но видения пляшут под его сомкнутыми веками. Ее сияющие глаза. Ее лукавая улыбка. Ее светлые волосы. Пальцы Нейтана вздрагивают, словно все еще ощущают их шелковистую мягкость, когда он отводит тяжелые пряди с ее лица. Его ноздри трепещут, точно он все еще чувствует их запах.
Где это было? В Мексике?..
– Привет, папа!
Клер – не воображаемая, живая – подходит к нему и приподнимается на цыпочки, чтобы обнять. Ладонь Нейтана ложится между ее лопаток и тут же скользит по ее позвоночнику вниз. Невинный жест для отца, но Клер замирает и испытывающе смотрит на него снизу вверх. Тонкие брови сходятся на переносице, в зеленовато-серых глазах – вопрос.
– Привет, милая.
Она улыбается, словно его голос смыл все сомнения и тревоги, и Нейтана обдает горячей волной. И прежде, чем они размыкают объятия, на одно короткое мгновение – всего на четверть вздоха – Клер вдруг прижимается к отцу, словно тонкая занавеска, брошенная в него ветром.
Невинный жест для дочери.
Так почему его сердце так бьется?
Он поспешно отстраняется, но уже поздно. Она взяла его в плен.
– Пришла пожелать мне удачи? Это будет важная встреча!
Клер пожимает плечами, а потом с улыбкой склоняет голову. Это выглядит... кокетством?
– У тебя все встречи важные, - отвечает она. - Ты же сенатор.
– Сегодня я встречаюсь с президентом.
Кажется, его дочь это нисколько не впечатляет. Она смотрит на него все с той же призрачной улыбкой, и в глазах – зеленый болотный туман. Кашлянув, Нейтан поднимает подбородок, чтобы удобнее было завязывать галстук.
– Давай лучше я.
Он даже не успевает возразить – просто смотрит на ее склоненную макушку, пока Клер возится с узлом на галстуке. Десять, двадцать биений сердца... Она отходит на шаг, чтобы полюбоваться своей работой.
– Voila! - торжествующе говорит Клер. Потом, словно внезапно вспомнив что-то, тянется к карману на кофточке. - Кстати, я тебе тут кое-что принесла. По-моему, отлично подойдет...
В центре ее разжатой ладони – запонки. Два маленьких кружочка перламутра, заключенные в белое золото. Их вид вызывает у Нейтана смутную тревогу, словно перед ним – фрагменты темной истории, навеки замершие слезы, которым не дали пролиться.
Кажется, его рука протягивается к Клер, подчиняясь своей собственной воле. Нейтан буквально ощущает сигнал «стоп», бегущий от мозга к кончикам пальцев. Не трогать, не трогать...
Его нейроны взрываются миллионами искр, его реальность вспыхивает погребальным костром, его воспоминания в смятении сталкиваются, заставляя Нейтана сомневаться, где правда, а где ложь. Еще чуть-чуть – и он обнаружит что-то важное, еще секунда – и он поймет, кто он на самом деле. Возможно, он изменит что-то, а может, что-то изменится в нем самом.
И Нейтан замирает в предвкушении.
Но истина ускользает от него песком сквозь пальцы.
Он словно в заточении. Он не может перемениться сам.
– Спасибо, Клер. И правда – здорово подходит... Помоги мне застегнуть.
ВТОРНИК
ВТОРНИК
Среди ночи, ровно в 3 часа 17 минут и 45 секунд, Нейтан вдруг все вспоминает.
Он лежит в постели, истекая потом, и слушает тихое тиканье настенных часов, когда вдруг понимает: стрелки сбились с ритма. Они хромают, отставая на полторы секунды каждый час. В сутки набегает почти минута, в месяц – едва ли не полчаса.
Часы сломаны, но он может это исправить. Или нет?
Слезы стекают по его вискам на подушку, его тело содрогается от рыданий, ладони закрывают чужое лицо. Он оплакивает свою двойную смерть: убийство Нейтана Петрелли, сенатора, отца, сына, брата и мужа, чье тело стыдливо спрятано в безымянном холодильнике, и гибель его убийцы, безумного психопата Сайлара, чей спутанный разум притаился в глубине этой плоти, неизвестно откуда появившейся и непонятно кому принадлежащей.
Кто же он теперь? Он не может быть ни Нейтаном, ни Сайларом, но кем-то он должен быть. Так кто он?
Он плачет и плачет, пока горечь во рту не исчезает, а боль – не притупляется. Как бы он хотел, чтобы слезы иссякли, и навалилась усталость, и пришел глубокий сон без сновидений, позволяющий отложить траур до утра. Но его слезные железы неутомимы. Наверное, он мог бы наплакать реку и буквально утонуть в собственных слезах. Если бы только и вправду мог. Ну, вы знаете. Утонуть.
Опустив мокрую руку, он шарит по полу, пока не нащупывает телефон.
Ее голос хриплый со сна.
– Папа? Что случилось?!
– Клер, мне нужно, чтобы ты приехала... Мне страшно. Я не хочу, не хочу... Ты можешь приехать?
– Я сейчас буду. Ты слышишь? Я скоро.
***
Клер находит его в темной спальне, рядом с кроватью. Он сидит к ней спиной, привалившись к матрасу – словно одинокий могильный холм посреди поля.
– Ты знаешь, кто я, Клер?
Она замирает в дверях.
– Почему ты не отвечал? – с укором говорит Клер, игнорируя тревожный звоночек, заливающийся в ее голове. – Я звала! Пап, я же чуть с ума не сошла! Ну разве так можно?
Она делает шаг вперед, и дверь за ее спиной тут же захлопывается. Темная фигура на полу поворачивается в ее сторону. Пружины издают жалобный скрип, когда он упирается локтями в матрас.
– Клер, – произносит голос из ее кошмаров.
Ее ноги прирастают к полу. Охваченная липким ужасом, Клер прижимается спиной к двери, надеясь каким-нибудь магическим образом просочиться насквозь. А еще лучше – проснуться. Немедленно. Ведь это не может быть явью, правда? Просто не может. Сайлар мертв. Она видела, как сожгли его тело – шесть недель назад в Койот Сэндс. Она тогда стояла рядом – вместе с Анжелой, Питером и Нейтаном.
Он делает движение к ней, и Клер выставляет руки вперед, словно защищаясь.
– Не подходи, – говорит она моментально севшим голосом. – Не смей. Тебя не существует. Ты мертв. Это просто мое воображение. Тебя нет, ясно?
– Пожалуйста, выслушай... Прошу тебя...
– Где Нейтан?
Он замирает. Потом, вспомнив, с глухим стоном опускает лицо на постель.
– Прости меня, – его голос звучит приглушенно.
Клер чувствует себя так, словно из комнаты вдруг выкачали весь воздух. Ее ноги превращаются в желе, и она съезжает по двери на пол. Было бы здорово сейчас потерять сознание. Хотя бы ненадолго. Или, еще лучше, сойти с ума – уплыть в спасительное черное безумие, в самую глубину, дать тяжелым волным сомкнуться над головой, задержать дыхание и камнем пойти ко дну. Если бы только она могла. Ну, вы знаете. Пойти ко дну.
Вместо этого она просто сидит, прислушиваясь к своему дыханию. Вдох-выдох. Сердце бьется ровно, отмеряя секунды ее бесконечной жизни. Глаза постепенно привыкают к темноте. В ушах перестает звенеть, и до ее слуха доносится хриплое, прерывистое дыхание. Он что, плачет? Клер ощущает укол зависти. Она прислушивается к себе в надежде почувствовать что-то еще: боль потери, ненависть к убийце, горечь поражения. Но ее чувства молчат.
Сайлар сказал: нам нельзя причинить боль.
Сайлар сказал: нам лишь можно разбить сердце.
Разбитое сердце должно болеть, но Клер не ощущает боли, хотя оно лежит в осколках.
Клер смотрит на Сайлара, чувствуя, как ее заполняет гнев.
– Как ты смеешь... – бормочет она, давясь словами. – Как ты смеешь тут хныкать... Ты убил моих родителей... И позвал меня... Чтобы я тебя пожалела? Да ты... ты просто не человек...
– А кто я, Клер? Кто я такой?
Он поднимает голову и смотрит со смесью надежды и отчаяния, словно Клер и вправду знает ответ. Серый рассвет освещает его лицо, и она видит, как под бледной кожей проходят волны – словно невидимые, но мощные течения, они размывают лицо Сайлара, и вот перед ней опять Нейтан. Он прерывисто вздыхает, и, точно от ветра, волны снова приходят в движение. Клер вглядывается в него, словно в паззл, который непременно нужно разгадать. Словно... в зеркало: теперь его глаза светлеют, а прямые золотистые волосы падают на плечи. Это Клер и не Клер, ее отражение зыбко, кажется – брось в него камнем или неосторожным словом, и оно рассыпется миллионом мелких брызг.
Клер смотрит на это... существо, пытающееся нащупать свою истинную сущность, и догадка пронзает ее, как молния.
– А бабушка знает? И папа?.. И Питер?
– Питер не знает, – быстро отвечает ее собеседник, тотчас же принимая черты ее героического дядюшки. – Только Анжела, Ной и Паркман.
– Мэтт Паркман? – уточняет Клер, как будто сама не знает ответ.
Сайлар кивает, в то время как его лицо оплывает, а фигура становится грузной. Теперь он – Мэтт Паркман, полицейский-телепат. А потом – Анжела, сумасшедшая злодейка, пожертвовавшая старшим сыном... ради чего? Ради сохранения никому не нужной тайны?.. А теперь он – Ной Беннет, тайный агент секретной организации, который оставил в тени совесть и повернулся спиной к справедливости. А еще он – мать Клер, Сандра, и другая, - Мередит, и брат Клер, Лайл, и ее убитая по ошибке школьная подружка, и влюбленная в Сайлара лгунья Элль, и брат его брошенной любовницы Майи, Алехандро.
Он меняется и меняется, словно мягкий воск, послушный ее воображению, он словно калейдоскоп, словно человек-оркестр, словно театр одного актера. Каждое преображение отнимает у него еще одну частичку той личности, которой он когда-то был, и всякий раз вернуться к отправной точке все труднее...
– Хватит! – кричит Клер. – Прекрати! Хватит!
И он подчиняется, и обессилено падает на постель лицом вниз, и несколько секунд просто лежит без движения.
– Расскажи мне, как все произошло, – требует Клер. – С самого начала, во всех деталях. Мне нужно знать.
Сайлар начинает говорить тут же, безо всякой паузы – сначала медленно, словно нехотя, потом все быстрее и быстрее. Слова выплескиваются из него потоком – его буквально рвет воспоминаниями, своими и чужими, и страхом, и смятением, и болью. Его речь путается, он то и дело теряет нить, но Клер просто молчит и слушает, и постепенно голос его крепнет, и вот уже перед ней разворачивается вся история его преступлений, связанных одним-единственным мотивом: желанием быть кем-то. Не таким, как все. Особенным.
Когда утро сменяет ночь, он все еще стоит на коленях перед кроватью в почти молитвенной позе, и говорит, говорит, говорит... Но чем больше Клер слушает, тем меньше жалости в ней остается. Она чувствует себя так, словно каждое его слово убивает в ней еще частичку человечности, словно она обрастает непробиваемым каркасом, через который не пробиться ни чувствам, ни эмоциям. Эта исповедь ослабляет его, а ее только делает сильнее. Неуязвимой. И прежде чем слова иссякают, Клер уже знает, что будет делать.
Она позволит ему искупить содеянное. Она придумала, как это устроить.
Когда Сайлар снова поднимает к ней лицо в поисках ответа, Клер улыбается почти ободряюще.
– Сейчас мне нужно уйти, – негромко говорит она; предупреждая его возражения, Клер качает головой, добавляя: – Я вернусь. Ты должен поверить и отпустить меня. Ты останешься здесь. Приведешь себя в порядок. Снова станешь Нейтаном Петрелли и будешь делать его работу, пока я не вернусь. Ты не попытаешься связаться со мной и не станешь задавать вопросов. Договорились?
Сайлар кивает. Дверь за ее спиной беззвучно приоткрывается, и Клер, не прощаясь, проскальзывает в узкую щель.
– Спасибо тебе, – говорит он вслед.
СРЕДА
СРЕДА
Прошла среда, потом другая, затем – еще одна. Дни мелькали, словно дорожные знаки за окном машины. Постепенно Сайлар – или стоило бы сказать «Сейтан»? – приходил в себя. Реальность уже не казалась ему зыбкой трясиной – ее контуры застыли, замкнув его в рамку, словно фотографию.
Первые недели после Койот Сэндс Сайлар избегал Анжелу, хотя и сам не мог объяснить, почему. Теперь, когда он все вспомнил, ему хотелось увидеть ее, посмотреть в глаза матери, без тени колебаний клонировавшей своего сына.
Был ли Нейтан Петрелли так легко заменяем?.. Сайлар хотел бы знать ответ. Но государственные дела не позволили ему вырваться к Анжеле даже на час.
***
Разобраться в делах Нейтана было просто – к услугам Сайлара оказалось множество людей, преданных, услужливых, не задающих лишних вопросов. В порыве странной сентиментальности он выполнил последнюю волю усопшего: свернул программу преследования генетических мутантов, пока в стране на этой почве не началась гражданская война. Теперь, когда информация о суперменской способности Нейтана Петрелли распространилась за пределы Вашингтона, все мутанты Америки видели в сенаторе своего лидера, так что его невольному заместителю на удивление легко и быстро удалось лоббировать еще несколько законопроектов, связанных с правами «особенных».
По сути дела, Сайлар оказался даже лучшим Нейтаном Петрелли, чем сам Нейтан. Если, конечно, забыть об обстоятельствах, которые его к этому привели.
***
Сайлар ощутил присутствие Клер задолго до того, как увидел ее. Она еще только подошла к охране в холле и назвала себя, когда сердце его болезненно сжалось, замерло, а потом заколотилось с удвоенной силой.
Пришло время расплатиться по счетам.
Когда Клер показалась в дверях, Сайлар едва мог дышать. Он улыбнулся и раскрыл объятия – примерный отец идеальной дочери – и Клер ответила улыбкой. Губы, коснувшиеся его щеки, были холодны, как лед - Сайлар вздрогнул от их прикосновения, но тут же опустил ладонь на ее напряженную спину и провел кончиками пальцев по позвоночнику снизу вверх, запоминая это щекочущее ощущение.
Едва за его помощницей закрылась дверь, как Клер отстранилась – без спешки, отметил он, без гримасы отвращения. Она просто высвободилась и отошла на шаг, словно только что выполнила нечто обязательное, но совсем неважное, такое, чему не стоило придавать значения. Ее равнодушие ранило Сайлара больше, чем ненависть, сильнее, чем он ожидал, и он перевел взгляд на каминные часы, ища успокоения в мерном тиканье стрелок.
– Как у тебя дела, Клер? – светски спросил он. – Знаешь, мне тут удалось...
– Превратись, – прервала она безразлично, не удостаивая его взглядом.
Засунув руку в карман джинсов, она вытащила флешку и, не глядя, положила на ближайшую горизонтальную поверхность – ею оказалась спинка кресла.
– Что здесь? – Сайлар коснулся черного прямоугольника, все еще хранящего тепло ее тела, и на мгновение прикрыл глаза, перебирая картинки, вызванные в воображении памятью вещи. Вряд ли она вспоминала о нем, когда перекидывала информацию со своего компьютера, завернутая в одно лишь короткое полотенце, подумал Сайлар, облизывая враз пересохшие губы. Скорее всего, ей было просто все равно.
Клер смотрела сквозь него, словно он был призраком, в чье существование она не верила. Потом вздохнула и перевела взгляд на ненавистное лицо.
– Здесь твое будущее, – сказала она. – Информация обо всех, кого ты убил... И об их родных. О детях, которые остались сиротами, о вдовах и родителях. Там все!..
– Мое... будущее? – переспросил Сайлар. И когда Клер не отреагировала, уточнил: – Не прошлое – будущее?
Она кивнула.
– Я не...
– Ты отправишься к ним – к каждому из них.
– И попрошу прощения, так? – Сайлар присел на кресло, глядя на нее. Маленькая жалкая дурочка. Неужели она и вправду думает...?
– Не совсем, – Клер села напротив него и положила руки на разделявший их низкий столик. – Ты дашь им возможность попросить прощения.
Сайлар откинулся на спинку кресла. А вот это уже интересно!
– О чем это ты?
Клер сцепила руки так, что побелели костяшки пальцев.
– Эти люди... Родные жертв... Ты ведь не дал им попрощаться с любимыми. Теперь у них будет такая возможность.
Сайлар не поверил своим ушам. Он наклонился через стол, тяжело глядя на Клер, но она выдержала его взгляд спокойно, без страха и волнения.
– Дай-ка я уточню, – медленно сказал он. – Ты хочешь, чтобы я отправился к ним, превращаясь в их мертвецов?.. Это ведь глупо, Клер! Это... жестоко.
Клер сглотнула.
– Я просто хочу дать им возможность попрощаться, – тихо сказала она. – Это важно. Это нужно, чтобы... отпустить.
Покачав головой, Сайлар провел обеими руками по волосам. Это безумие. Девчонка просто сошла с ума! Да как ей такое в голову пришло?..
– А что будет потом? – спросил он, стараясь говорить как можно мягче. – Новый удар – снова смерть, – как они это перенесут? Я ведь не смогу остаться со всеми... Или ты хочешь передать меня, как утешительный приз, тому, кто больше всех страдает?
– Тогда сделай так, чтобы они тебя отпустили.
– Как?!
Пауза.
– Я не знаю.
И плечи Клер опустились, словно на них свалился всей тяжестью непереносимый груз. Глядя на нее, Сайлар снова ощутил укол в сердце.
– Давай лучше оставим все, как есть, – предложил он. – Ты вернешься к своей жизни, я...
– Нет.
– Клер, послушай...
Она вскочила на ноги.
– Нет! Это ты послушай! Ты должен пойти к ним, понимаешь? Ты должен... – она замолчала, переводя дыхание. Потом продолжила уже спокойней. – Может быть, и неправильно это, если все равно не выйдет ничего, кроме беды и горя… Но кто откажется от возможности еще хоть раз обратиться к тому, кто ушел навсегда? Прикоснуться к нему, обнять... Сайлар... Им это нужнее всего на свете!
– Клер, это же будет просто иллюзия.
– Но если действительность недоступна, чем плоха тогда мечта?
– А вот это ты мне скажи.
Она замерла. Словно завороженный, Сайлар смотрел, как застывает ее залитое слезами лицо, – точно расплавленный воск в разгар атомной зимы, - как леденеют ее глаза и сжимаются губы. Маленькая чирлидерша Клер, - стойкий оловянный солдатик, еще вчера насмерть бившийся за справедливость, - превращалась в ледяную статую, которой неведомы жалость и печаль. И вина за то, что это он сделал ее такой, комком застряла в горле и стеснила грудь.
Сайлару хотелось встряхнуть ее, хотелось снова заставить бороться и кричать от ненависти, хотелось вызвать у нее эмоции – любые эмоции, только не эту смертоносную ледяную пустыню. Но, кажется, было уже слишком поздно.
– А что взамен? - спросил он наудачу.
Она встретилась с ним глазами и безразлично улыбнулась.
– Взамен я стану твоей первой Первой Леди.
ЧЕТВЕРГ
ПЯТНИЦА
СУББОТА
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Фандом: Герои/Марсианин
Пейринг: Нейтан! Сайлар/Клер Беннет
Рейтинг: R
Размер: миди (7 частей, тут уместились три)
Статус: закончен
Спойлеры: до конца сезона 3
A/N: отрывок из "Марсианских хроник" Рэя Брэдбери под названием "Марисанин", по мотивам которого написан фик. Заимствованнные фразы выделены курсивом.
ПОНЕДЕЛЬНИК
ВОСК
Он помнит все так четко, словно это случилось вчера.
***
Ему пять, и отец впервые взял его на пасеку. Воздух плавится от зноя. Широкополая шляпа съезжает на лоб, и сквозь прикрывающую лицо мелкую защитную сетку реальность кажется зыбкой.
Улей басовито гудит и источает жар, словно открытая духовка.
-Смотри сюда, сынок.
Осторожно, словно величайшую драгоценность, отец протягивает ему свежие соты. Они запечатаны – каждый маленький шестигранник до краев полон меда и аккуратно прикрыт матовой восковой крышечкой. Потревоженные пчелы, жужжа, вьются вокруг, отец довольно смеется, и, принимая из его рук тяжелые, остро пахнущие соты, мальчишка улыбается в ответ.
***
Или это не его воспоминания?
Разве у его отца была пасека?
Ведь его отец...
Его отец был...
Он прислоняется лбом к нагретой солнцем двери. Железная окантовка глазка обжигает кожу, словно выжигая клеймо, и хочется вскрикнуть, и отпрянуть, и выругаться, и пнуть чертову дверь ногой, но вместо этого он замирает и закрывает глаза, вжимаясь в нее еще сильнее. «Люди... - бормочет он. - Меняюсь и меняюсь... Капкан...». Когда ожог исчезает с кожи, он быстро выдыхает, выпрямляется и нажимает кнопку звонка.
Под звук приближающихся шагов он быстро смотрит на свое отражение в блестящей поверхности стены. Светлые длинные волосы, треугольное лицо, напоминающее кошачью мордочку, вытянутые к вискам голубые глаза...
Дверь открывается на ширину ладони, и между ней и дверным косяком протягивается тонкая железная цепочка. Лицо темнокожего подростка, вынырнувшего из прохладного полумрака коридора, озаряется улыбкой.
-Привет, Майка.
-Привет, мам.
ПОНЕДЕЛЬНИК
– Сенатор Петрелли? Там ваша дочь, она хочет вас видеть!
У Нейтана перехватывает дыхание, а сердце сжимается так, что он морщится от боли. Помощница воспринимает его гримасу по-своему.
– Сказать ей, что вы заняты?
Почему у него перехватило дыхание? Ведь это его дочь. Его Клер.
– Нет, пропустите.
Нейтан зажмуривается и трясет головой, пытаясь избавиться от наваждения, но видения пляшут под его сомкнутыми веками. Ее сияющие глаза. Ее лукавая улыбка. Ее светлые волосы. Пальцы Нейтана вздрагивают, словно все еще ощущают их шелковистую мягкость, когда он отводит тяжелые пряди с ее лица. Его ноздри трепещут, точно он все еще чувствует их запах.
Где это было? В Мексике?..
– Привет, папа!
Клер – не воображаемая, живая – подходит к нему и приподнимается на цыпочки, чтобы обнять. Ладонь Нейтана ложится между ее лопаток и тут же скользит по ее позвоночнику вниз. Невинный жест для отца, но Клер замирает и испытывающе смотрит на него снизу вверх. Тонкие брови сходятся на переносице, в зеленовато-серых глазах – вопрос.
– Привет, милая.
Она улыбается, словно его голос смыл все сомнения и тревоги, и Нейтана обдает горячей волной. И прежде, чем они размыкают объятия, на одно короткое мгновение – всего на четверть вздоха – Клер вдруг прижимается к отцу, словно тонкая занавеска, брошенная в него ветром.
Невинный жест для дочери.
Так почему его сердце так бьется?
Он поспешно отстраняется, но уже поздно. Она взяла его в плен.
– Пришла пожелать мне удачи? Это будет важная встреча!
Клер пожимает плечами, а потом с улыбкой склоняет голову. Это выглядит... кокетством?
– У тебя все встречи важные, - отвечает она. - Ты же сенатор.
– Сегодня я встречаюсь с президентом.
Кажется, его дочь это нисколько не впечатляет. Она смотрит на него все с той же призрачной улыбкой, и в глазах – зеленый болотный туман. Кашлянув, Нейтан поднимает подбородок, чтобы удобнее было завязывать галстук.
– Давай лучше я.
Он даже не успевает возразить – просто смотрит на ее склоненную макушку, пока Клер возится с узлом на галстуке. Десять, двадцать биений сердца... Она отходит на шаг, чтобы полюбоваться своей работой.
– Voila! - торжествующе говорит Клер. Потом, словно внезапно вспомнив что-то, тянется к карману на кофточке. - Кстати, я тебе тут кое-что принесла. По-моему, отлично подойдет...
В центре ее разжатой ладони – запонки. Два маленьких кружочка перламутра, заключенные в белое золото. Их вид вызывает у Нейтана смутную тревогу, словно перед ним – фрагменты темной истории, навеки замершие слезы, которым не дали пролиться.
Кажется, его рука протягивается к Клер, подчиняясь своей собственной воле. Нейтан буквально ощущает сигнал «стоп», бегущий от мозга к кончикам пальцев. Не трогать, не трогать...
Его нейроны взрываются миллионами искр, его реальность вспыхивает погребальным костром, его воспоминания в смятении сталкиваются, заставляя Нейтана сомневаться, где правда, а где ложь. Еще чуть-чуть – и он обнаружит что-то важное, еще секунда – и он поймет, кто он на самом деле. Возможно, он изменит что-то, а может, что-то изменится в нем самом.
И Нейтан замирает в предвкушении.
Но истина ускользает от него песком сквозь пальцы.
Он словно в заточении. Он не может перемениться сам.
– Спасибо, Клер. И правда – здорово подходит... Помоги мне застегнуть.
ВТОРНИК
ВТОРНИК
Среди ночи, ровно в 3 часа 17 минут и 45 секунд, Нейтан вдруг все вспоминает.
Он лежит в постели, истекая потом, и слушает тихое тиканье настенных часов, когда вдруг понимает: стрелки сбились с ритма. Они хромают, отставая на полторы секунды каждый час. В сутки набегает почти минута, в месяц – едва ли не полчаса.
Часы сломаны, но он может это исправить. Или нет?
Слезы стекают по его вискам на подушку, его тело содрогается от рыданий, ладони закрывают чужое лицо. Он оплакивает свою двойную смерть: убийство Нейтана Петрелли, сенатора, отца, сына, брата и мужа, чье тело стыдливо спрятано в безымянном холодильнике, и гибель его убийцы, безумного психопата Сайлара, чей спутанный разум притаился в глубине этой плоти, неизвестно откуда появившейся и непонятно кому принадлежащей.
Кто же он теперь? Он не может быть ни Нейтаном, ни Сайларом, но кем-то он должен быть. Так кто он?
Он плачет и плачет, пока горечь во рту не исчезает, а боль – не притупляется. Как бы он хотел, чтобы слезы иссякли, и навалилась усталость, и пришел глубокий сон без сновидений, позволяющий отложить траур до утра. Но его слезные железы неутомимы. Наверное, он мог бы наплакать реку и буквально утонуть в собственных слезах. Если бы только и вправду мог. Ну, вы знаете. Утонуть.
Опустив мокрую руку, он шарит по полу, пока не нащупывает телефон.
Ее голос хриплый со сна.
– Папа? Что случилось?!
– Клер, мне нужно, чтобы ты приехала... Мне страшно. Я не хочу, не хочу... Ты можешь приехать?
– Я сейчас буду. Ты слышишь? Я скоро.
***
Клер находит его в темной спальне, рядом с кроватью. Он сидит к ней спиной, привалившись к матрасу – словно одинокий могильный холм посреди поля.
– Ты знаешь, кто я, Клер?
Она замирает в дверях.
– Почему ты не отвечал? – с укором говорит Клер, игнорируя тревожный звоночек, заливающийся в ее голове. – Я звала! Пап, я же чуть с ума не сошла! Ну разве так можно?
Она делает шаг вперед, и дверь за ее спиной тут же захлопывается. Темная фигура на полу поворачивается в ее сторону. Пружины издают жалобный скрип, когда он упирается локтями в матрас.
– Клер, – произносит голос из ее кошмаров.
Ее ноги прирастают к полу. Охваченная липким ужасом, Клер прижимается спиной к двери, надеясь каким-нибудь магическим образом просочиться насквозь. А еще лучше – проснуться. Немедленно. Ведь это не может быть явью, правда? Просто не может. Сайлар мертв. Она видела, как сожгли его тело – шесть недель назад в Койот Сэндс. Она тогда стояла рядом – вместе с Анжелой, Питером и Нейтаном.
Он делает движение к ней, и Клер выставляет руки вперед, словно защищаясь.
– Не подходи, – говорит она моментально севшим голосом. – Не смей. Тебя не существует. Ты мертв. Это просто мое воображение. Тебя нет, ясно?
– Пожалуйста, выслушай... Прошу тебя...
– Где Нейтан?
Он замирает. Потом, вспомнив, с глухим стоном опускает лицо на постель.
– Прости меня, – его голос звучит приглушенно.
Клер чувствует себя так, словно из комнаты вдруг выкачали весь воздух. Ее ноги превращаются в желе, и она съезжает по двери на пол. Было бы здорово сейчас потерять сознание. Хотя бы ненадолго. Или, еще лучше, сойти с ума – уплыть в спасительное черное безумие, в самую глубину, дать тяжелым волным сомкнуться над головой, задержать дыхание и камнем пойти ко дну. Если бы только она могла. Ну, вы знаете. Пойти ко дну.
Вместо этого она просто сидит, прислушиваясь к своему дыханию. Вдох-выдох. Сердце бьется ровно, отмеряя секунды ее бесконечной жизни. Глаза постепенно привыкают к темноте. В ушах перестает звенеть, и до ее слуха доносится хриплое, прерывистое дыхание. Он что, плачет? Клер ощущает укол зависти. Она прислушивается к себе в надежде почувствовать что-то еще: боль потери, ненависть к убийце, горечь поражения. Но ее чувства молчат.
Сайлар сказал: нам нельзя причинить боль.
Сайлар сказал: нам лишь можно разбить сердце.
Разбитое сердце должно болеть, но Клер не ощущает боли, хотя оно лежит в осколках.
Клер смотрит на Сайлара, чувствуя, как ее заполняет гнев.
– Как ты смеешь... – бормочет она, давясь словами. – Как ты смеешь тут хныкать... Ты убил моих родителей... И позвал меня... Чтобы я тебя пожалела? Да ты... ты просто не человек...
– А кто я, Клер? Кто я такой?
Он поднимает голову и смотрит со смесью надежды и отчаяния, словно Клер и вправду знает ответ. Серый рассвет освещает его лицо, и она видит, как под бледной кожей проходят волны – словно невидимые, но мощные течения, они размывают лицо Сайлара, и вот перед ней опять Нейтан. Он прерывисто вздыхает, и, точно от ветра, волны снова приходят в движение. Клер вглядывается в него, словно в паззл, который непременно нужно разгадать. Словно... в зеркало: теперь его глаза светлеют, а прямые золотистые волосы падают на плечи. Это Клер и не Клер, ее отражение зыбко, кажется – брось в него камнем или неосторожным словом, и оно рассыпется миллионом мелких брызг.
Клер смотрит на это... существо, пытающееся нащупать свою истинную сущность, и догадка пронзает ее, как молния.
– А бабушка знает? И папа?.. И Питер?
– Питер не знает, – быстро отвечает ее собеседник, тотчас же принимая черты ее героического дядюшки. – Только Анжела, Ной и Паркман.
– Мэтт Паркман? – уточняет Клер, как будто сама не знает ответ.
Сайлар кивает, в то время как его лицо оплывает, а фигура становится грузной. Теперь он – Мэтт Паркман, полицейский-телепат. А потом – Анжела, сумасшедшая злодейка, пожертвовавшая старшим сыном... ради чего? Ради сохранения никому не нужной тайны?.. А теперь он – Ной Беннет, тайный агент секретной организации, который оставил в тени совесть и повернулся спиной к справедливости. А еще он – мать Клер, Сандра, и другая, - Мередит, и брат Клер, Лайл, и ее убитая по ошибке школьная подружка, и влюбленная в Сайлара лгунья Элль, и брат его брошенной любовницы Майи, Алехандро.
Он меняется и меняется, словно мягкий воск, послушный ее воображению, он словно калейдоскоп, словно человек-оркестр, словно театр одного актера. Каждое преображение отнимает у него еще одну частичку той личности, которой он когда-то был, и всякий раз вернуться к отправной точке все труднее...
– Хватит! – кричит Клер. – Прекрати! Хватит!
И он подчиняется, и обессилено падает на постель лицом вниз, и несколько секунд просто лежит без движения.
– Расскажи мне, как все произошло, – требует Клер. – С самого начала, во всех деталях. Мне нужно знать.
Сайлар начинает говорить тут же, безо всякой паузы – сначала медленно, словно нехотя, потом все быстрее и быстрее. Слова выплескиваются из него потоком – его буквально рвет воспоминаниями, своими и чужими, и страхом, и смятением, и болью. Его речь путается, он то и дело теряет нить, но Клер просто молчит и слушает, и постепенно голос его крепнет, и вот уже перед ней разворачивается вся история его преступлений, связанных одним-единственным мотивом: желанием быть кем-то. Не таким, как все. Особенным.
Когда утро сменяет ночь, он все еще стоит на коленях перед кроватью в почти молитвенной позе, и говорит, говорит, говорит... Но чем больше Клер слушает, тем меньше жалости в ней остается. Она чувствует себя так, словно каждое его слово убивает в ней еще частичку человечности, словно она обрастает непробиваемым каркасом, через который не пробиться ни чувствам, ни эмоциям. Эта исповедь ослабляет его, а ее только делает сильнее. Неуязвимой. И прежде чем слова иссякают, Клер уже знает, что будет делать.
Она позволит ему искупить содеянное. Она придумала, как это устроить.
Когда Сайлар снова поднимает к ней лицо в поисках ответа, Клер улыбается почти ободряюще.
– Сейчас мне нужно уйти, – негромко говорит она; предупреждая его возражения, Клер качает головой, добавляя: – Я вернусь. Ты должен поверить и отпустить меня. Ты останешься здесь. Приведешь себя в порядок. Снова станешь Нейтаном Петрелли и будешь делать его работу, пока я не вернусь. Ты не попытаешься связаться со мной и не станешь задавать вопросов. Договорились?
Сайлар кивает. Дверь за ее спиной беззвучно приоткрывается, и Клер, не прощаясь, проскальзывает в узкую щель.
– Спасибо тебе, – говорит он вслед.
СРЕДА
СРЕДА
Прошла среда, потом другая, затем – еще одна. Дни мелькали, словно дорожные знаки за окном машины. Постепенно Сайлар – или стоило бы сказать «Сейтан»? – приходил в себя. Реальность уже не казалась ему зыбкой трясиной – ее контуры застыли, замкнув его в рамку, словно фотографию.
Первые недели после Койот Сэндс Сайлар избегал Анжелу, хотя и сам не мог объяснить, почему. Теперь, когда он все вспомнил, ему хотелось увидеть ее, посмотреть в глаза матери, без тени колебаний клонировавшей своего сына.
Был ли Нейтан Петрелли так легко заменяем?.. Сайлар хотел бы знать ответ. Но государственные дела не позволили ему вырваться к Анжеле даже на час.
***
Разобраться в делах Нейтана было просто – к услугам Сайлара оказалось множество людей, преданных, услужливых, не задающих лишних вопросов. В порыве странной сентиментальности он выполнил последнюю волю усопшего: свернул программу преследования генетических мутантов, пока в стране на этой почве не началась гражданская война. Теперь, когда информация о суперменской способности Нейтана Петрелли распространилась за пределы Вашингтона, все мутанты Америки видели в сенаторе своего лидера, так что его невольному заместителю на удивление легко и быстро удалось лоббировать еще несколько законопроектов, связанных с правами «особенных».
По сути дела, Сайлар оказался даже лучшим Нейтаном Петрелли, чем сам Нейтан. Если, конечно, забыть об обстоятельствах, которые его к этому привели.
***
Сайлар ощутил присутствие Клер задолго до того, как увидел ее. Она еще только подошла к охране в холле и назвала себя, когда сердце его болезненно сжалось, замерло, а потом заколотилось с удвоенной силой.
Пришло время расплатиться по счетам.
Когда Клер показалась в дверях, Сайлар едва мог дышать. Он улыбнулся и раскрыл объятия – примерный отец идеальной дочери – и Клер ответила улыбкой. Губы, коснувшиеся его щеки, были холодны, как лед - Сайлар вздрогнул от их прикосновения, но тут же опустил ладонь на ее напряженную спину и провел кончиками пальцев по позвоночнику снизу вверх, запоминая это щекочущее ощущение.
Едва за его помощницей закрылась дверь, как Клер отстранилась – без спешки, отметил он, без гримасы отвращения. Она просто высвободилась и отошла на шаг, словно только что выполнила нечто обязательное, но совсем неважное, такое, чему не стоило придавать значения. Ее равнодушие ранило Сайлара больше, чем ненависть, сильнее, чем он ожидал, и он перевел взгляд на каминные часы, ища успокоения в мерном тиканье стрелок.
– Как у тебя дела, Клер? – светски спросил он. – Знаешь, мне тут удалось...
– Превратись, – прервала она безразлично, не удостаивая его взглядом.
Засунув руку в карман джинсов, она вытащила флешку и, не глядя, положила на ближайшую горизонтальную поверхность – ею оказалась спинка кресла.
– Что здесь? – Сайлар коснулся черного прямоугольника, все еще хранящего тепло ее тела, и на мгновение прикрыл глаза, перебирая картинки, вызванные в воображении памятью вещи. Вряд ли она вспоминала о нем, когда перекидывала информацию со своего компьютера, завернутая в одно лишь короткое полотенце, подумал Сайлар, облизывая враз пересохшие губы. Скорее всего, ей было просто все равно.
Клер смотрела сквозь него, словно он был призраком, в чье существование она не верила. Потом вздохнула и перевела взгляд на ненавистное лицо.
– Здесь твое будущее, – сказала она. – Информация обо всех, кого ты убил... И об их родных. О детях, которые остались сиротами, о вдовах и родителях. Там все!..
– Мое... будущее? – переспросил Сайлар. И когда Клер не отреагировала, уточнил: – Не прошлое – будущее?
Она кивнула.
– Я не...
– Ты отправишься к ним – к каждому из них.
– И попрошу прощения, так? – Сайлар присел на кресло, глядя на нее. Маленькая жалкая дурочка. Неужели она и вправду думает...?
– Не совсем, – Клер села напротив него и положила руки на разделявший их низкий столик. – Ты дашь им возможность попросить прощения.
Сайлар откинулся на спинку кресла. А вот это уже интересно!
– О чем это ты?
Клер сцепила руки так, что побелели костяшки пальцев.
– Эти люди... Родные жертв... Ты ведь не дал им попрощаться с любимыми. Теперь у них будет такая возможность.
Сайлар не поверил своим ушам. Он наклонился через стол, тяжело глядя на Клер, но она выдержала его взгляд спокойно, без страха и волнения.
– Дай-ка я уточню, – медленно сказал он. – Ты хочешь, чтобы я отправился к ним, превращаясь в их мертвецов?.. Это ведь глупо, Клер! Это... жестоко.
Клер сглотнула.
– Я просто хочу дать им возможность попрощаться, – тихо сказала она. – Это важно. Это нужно, чтобы... отпустить.
Покачав головой, Сайлар провел обеими руками по волосам. Это безумие. Девчонка просто сошла с ума! Да как ей такое в голову пришло?..
– А что будет потом? – спросил он, стараясь говорить как можно мягче. – Новый удар – снова смерть, – как они это перенесут? Я ведь не смогу остаться со всеми... Или ты хочешь передать меня, как утешительный приз, тому, кто больше всех страдает?
– Тогда сделай так, чтобы они тебя отпустили.
– Как?!
Пауза.
– Я не знаю.
И плечи Клер опустились, словно на них свалился всей тяжестью непереносимый груз. Глядя на нее, Сайлар снова ощутил укол в сердце.
– Давай лучше оставим все, как есть, – предложил он. – Ты вернешься к своей жизни, я...
– Нет.
– Клер, послушай...
Она вскочила на ноги.
– Нет! Это ты послушай! Ты должен пойти к ним, понимаешь? Ты должен... – она замолчала, переводя дыхание. Потом продолжила уже спокойней. – Может быть, и неправильно это, если все равно не выйдет ничего, кроме беды и горя… Но кто откажется от возможности еще хоть раз обратиться к тому, кто ушел навсегда? Прикоснуться к нему, обнять... Сайлар... Им это нужнее всего на свете!
– Клер, это же будет просто иллюзия.
– Но если действительность недоступна, чем плоха тогда мечта?
– А вот это ты мне скажи.
Она замерла. Словно завороженный, Сайлар смотрел, как застывает ее залитое слезами лицо, – точно расплавленный воск в разгар атомной зимы, - как леденеют ее глаза и сжимаются губы. Маленькая чирлидерша Клер, - стойкий оловянный солдатик, еще вчера насмерть бившийся за справедливость, - превращалась в ледяную статую, которой неведомы жалость и печаль. И вина за то, что это он сделал ее такой, комком застряла в горле и стеснила грудь.
Сайлару хотелось встряхнуть ее, хотелось снова заставить бороться и кричать от ненависти, хотелось вызвать у нее эмоции – любые эмоции, только не эту смертоносную ледяную пустыню. Но, кажется, было уже слишком поздно.
– А что взамен? - спросил он наудачу.
Она встретилась с ним глазами и безразлично улыбнулась.
– Взамен я стану твоей первой Первой Леди.
ЧЕТВЕРГ
ПЯТНИЦА
СУББОТА
ВОСКРЕСЕНЬЕ